Татьяна Апраксина - Назначенье границ
Как до сих пор и было. Просто раньше в одной глупой наивной голове какие-то мысли просто не встречались друг с другом, видимо от большого простора. Как легко и приятно было верить, что ты просто несешь порядок. Добро. Справедливость. Без цены. Без условий. Не за чей-то счет. Оставляя эти расчеты на консула.
Н-да, как-то некрасиво вышло. И мебель жалко.
— Прости. — Встать, отсалютовать, склонить голову. — Я был не прав. Но я понял, правда.
— Ты не понял, — опять улыбнулся хозяин улья, — ты был прав.
451 год от Р.Х. 11 июня, между Арелатом и Аврелией
От Арелата до Аврелии — без малого пять сотен миль, добрых две недели пути для войска. Легионы былых времен, размышляет Майориан, могли бы преодолеть это расстояние… опять получается — за две недели. Добропорядочного легионера можно было навьючить, как мула. Нынешних — Майориан оглядывается на пылящих по дороге ауксилариев, — еще пойди заставь носить доспех. Тяжело им, видите ли.
Впрочем, сейчас помогли бы разве что таларии Меркурия. Каждому по паре, лошадям — двойной комплект. При помощи крылатых сандалий, определенно, можно было прийти вовремя. Даже опередить Аттилу. А если считать без талариев, так похоже на то, что гуннам хватит времени на то, чтобы взять город, и не только взять, но и укрепить; уже не вышибешь.
Мы должны успеть, сказал командующий — значит, марши от рассвета до заката, и еще пару часов по ночной прохладе; мы должны успеть — значит, идти ровно с той скоростью, чтобы к Аврелии вышло готовое к бою войско, а не приползли полудохлые улитки; мы должны успеть — и бронзовеют лица, покрываются окалиной пыли и упрямства. Всем известно, что будет, если мы не успеем…
…а мы не успеем, думает Майориан. Почтовый голубь не запоздал и не заплутал, он тоже выбивался из сил, отдыхал, лишь когда больше не мог шевельнуть крыльями, потом поднимался в небо, чтобы лететь. Он успел, принес известие в срок — успеют ли люди? Нет, наверное. Никаким чудом не получится, потому что голубь был послан сразу, вовремя — да только не вовремя пришли вести в Аврелию, запоздали, а точнее уж, о том, что Аттила движется со всем войском на город, подозрительно поздно узнал епископ Анниан. Сангибан, вождь аланов, не отправил гонца, не отправил голубя.
С Гоаром, предшественником Сангибана, было проще. Гоар помнил, кому он обязан разрешением расселиться вокруг Орлеана и сделать город своей столицей, и был верен. Однако, по аланским меркам Гоар состарился, — дикари, косится Майориан на едущего рядом командующего, прежний вождь был лишь немногим старше, — и вынужден был уступить место молодому сопернику. Мудрость и опыт приходят с возрастом… и уходят, когда зрелого командира меняют на пылкого сопляка, ворчливо рассуждает Майориан. А может быть, дело не в возрасте. Может быть, Сангибан просто считает, что союз с гуннами выгоднее, чем союз с Ромой. Ну, этот вопрос мы проясним, если успеем, конечно…
…а мы не успеем, думает Майориан. Сколько там продержится город, даже если он надежно укреплен? Дней семь — это если всем очень, очень сильно повезет. Если Сангибан на самом деле верен, если его гонца взяли в плен, он сломал шею, упав с лошади, или заболел в дороге, если голубей переловили хищные птицы, подстрелили охотники, если стены содержали в порядке, если вождь аланов позаботился о должных запасах воды и пищи на случай осады, позаботился загодя. Если на небесах, вспоминает Майориан мерзкий сон, не приговорили Аврелию к уничтожению… нет, Аттиле плевать на небеса, ему нужна надежная крепость, а потому город он не сожжет. Город. Стены, валы, укрепления, дома и колодцы. Аланов, он тоже, может быть, не тронет — если Сангибан сам откроет ему ворота, или вовремя проявит благоразумие, заключив союз. Остальное… остальные Аттиле не нужны. Поэтому нужно успеть.
Заснуть в шатре не удалось. То ли слишком устал, до той степени, когда кажется, упадешь и заснешь тут же, не успев закрыть глаза, а потом обнаруживается, что сон отстал, под ним пал конь, и сон теперь бредет пешком, к утру, может, и догонит; то ли просто было слишком душно: морось к вечеру сменилась ярким солнцем, к полуночи свежее не стало, только выполз влажный душный туман, которым могли бы дышать только рыбы. Майориан рыбой не был, ему хотелось воздуха — вот он и устроился снаружи, к неудовольствию своей охраны. Здесь все-таки получилось задремать, но все чудилось — вот-вот проснется. Мешали голоса, ржание коней, еще какие-то лишние, раздражающие звуки.
Потом оказалось — трудно проснуться, хочется, да никак не получается.
Кошмар начался так же, как и все предыдущие: Майориан спал и знал, что спит, но это ни на что не влияло. Он не мог остановиться, не мог вынырнуть из-под толщи темной воды, вынужден был идти вперед — по уже наизусть знакомым тропам оливковой рощи, давным-давно заброшенной. Тропинка плясала под ногами, подсовывала сучья и сухие ветви, ямы и колдобины, в темноте препятствия были не видны, а память обманывала: где он в прошлый раз поскользнулся, здесь или у того надломленного деревца?..
Тропа выводила к разрушенному храму, незнакомому — где это было? Наяву Майориан не помнил такого места, но оно уже начинало казаться родным, близким, словно дом, в который возвращаешься много лет спустя, и узнаешь не глазами даже — подошвами сандалий: вот тут поворот, развилка, а сейчас за пиниями покажется черепичная крыша. В храме ждала женщина. Ночь за ночью Майориан пытался дойти до нее, но не успевал — спотыкался, падал или сворачивал в неверную сторону, оказывался в тупике среди поваленных стволов. Только успевал увидеть: высокая, статная, в строгом темном пеплосе и широком плаще; знал — сероглазая, знал — ждет, но не успевал.
Сегодня дорога не стала легче, но на этот раз Майориан был уверен, что больше не заблудится. Он уже изучил все ловушки, запомнил тропы, сосчитал повороты. Действительно, вскоре вышел на широкую прямую дорогу, что вела к потемневшим мраморным ступеням. Храм был освещен — пара факелов, не так уж и много, но достаточно, чтобы понять: его здесь больше не ждут. Та, сероглазая, говорит с другим. В руке — копье, упертое древком в землю, и женщина в шлеме привычно опирается на него, а на плече птица. Сова.
Того, кто стоял напротив нее, в паре шагов — ах, разве так стоило бы беседовать с несравненной красавицей, Майориан преклонил бы колени, чтобы поцеловать край одеяния, — спящий узнал не сразу. Узнав, почти не рассердился. Другому бы, наверное, не простил, но тут соперничать бесполезно. Проверил уже, хватит, второй раз одну и ту же ошибку он не совершит. А разговор подслушать хотелось, Майориан был уверен, что его не заметят, даже если он закричит или швырнет на ступени перед собеседниками камень. Точнее, заметят сова и богиня, но не патриций.
