Ника Ракитина - Ясень
Золотоглазая велела пропустить войско Мелдена без боя. И как ни чесались руки у лучников, стрелы остались в колчанах.
Прошло больше часа после того, как хвостовая стража ратей Мелдена скрылась в зарослях колючего шиповника и вереска, покрывавших берег. Листья не шелохнулись. Сторожкие разведчики прошли на три поприща за ушедшими и, никого не увидя, вернулись.
Над Сартом нависла ломким куполом тишина, прерываемая робким стрекотом кузнечиков и посвистом ласточек-береговушек. И это было так странно, что хотелось заплакать. Ветерок гонял над пожарищем пепельные вихорьки.
Золотоглазая устало потерла глаза:
— Гротан. Возьми три десятка, идите в замок. Проверьте, нет ли засады.
Шершень кивнул.
— Флена!
Подбежала толстушка, напрасно стараясь подпихнуть под круглый шлем упрямые русые колечки.
— С ними.
— Ага.
— Может, не надо? — пробормотал охотник. — Опасно. Эти…
Керин улыбнулась:
— Незримых там нет. Мелден забрал их с собой.
Чуть позже полудня войско Золотоглазой заняло пустой и совершенно безопасный Сарт.
Керин прислонилась затылком к стене и закрыла глаза. Сквозь веки просвечивало закатное солнце.
Где-то на краешке сознания: стрекочет над отрядами Мелдена сорока… втоптана в пушистую землю сломанная березка… фыркают кони на дым… и источает ликование рыцарь…
Золотоглазая усилием воли отогнала видение. Услышала, как возится на подоконнике Тума, скрипит кожаными штанами.
— Сволочи. Сволочи… Там пол наклонный, скользит, и сверху донизу ножи. Не окостеней девчонка…
— Леська за ней присматривает, ничего…
Примирительные нотки в голосе Наири удивляли. Обычно эта парочка минутки не упустит, чтоб не лаяться.
Керин нашарила на столе чашу, сделала большой глоток. Глаз открывать не хотелось. И так славно было сбросить кольчугу — словно летишь.
— Вот что, — со вздохом сказала она. — Воевод ко мне. И пусть каждый поищет среди своих, кто смыслит в обороне замков.
— Я разумею немного, — отозвалась Наири. — Была у меня книга…
— И меня мастер Брезан на ясеньские укрепления водил как-то, боевые машины смотрел…
Керин кивнула, не открывая глаз:
— Ладно. А то я в этом мало что понимаю…
…Собирались командиры. Стучали шаги, невнятно звенели голоса. Подошел Гротан — Керин узнала его по скачущей походке.
— Я привел Шатуна, Золотоглазая.
От неожиданности она даже открыла глаза: Шатун, один из немногих в войске, чурался ее, прятался, когда она приближалась.
Он был ленником Мелдена, единственным, кто осмелился восстать против службы Незримым, за что лишился и имени, и семьи, и дома. В развалинах того дома Гротан-Шершень искал оружие. И нашел. Шатун оказался страшнее любого железа.
— Ну, чего хочешь, Ясноглазая? — владетель упорно отводил глаза.
— Я хочу знать, как оборонять крепость. Мелден опомнится и вернется. Скоро.
Шатун презрительно громко почесал под бородой:
— Вот это славно. За три дня научить вшивых подвладных военному искусству!
Керин движением руки отмела негодующие выкрики.
— Почему тогда ты с нами, Шатун?
Их глаза, наконец, встретились.
— Потому что Мелден убил моих богов.
Мужчина сжал руку в кулак, потом разжал и посмотрел на открытую ладонь:
— Довольно разговоры разговаривать. Прежде всего… Прежде всего, на стенах должны быть стражи, по двое, всегда, и не смеют отойти, даже если медвежья болезнь случится. Один впереди, второй обязательно его видит. А если который исчез али ведет себя странно — тотчас трубить тревогу. Хорошо бы еще, чтобы третий за ними смотрел из укромного места, про которое они не знают. И лучше сменять почаще. Людей против Мелдена у нас втрое, нет?
Потом… Надо пристрелять луки, стрела по дуге сверху дальше летит. То же и с боевыми машинами, и рамочными самострелами. Можно их еще изготовить, даже многострельные. Ты, Гротан, охотник, вот и возьмись, да тетивы не перетяните, а то конских хвостов не станет — девок стричь придется.
Еще… стоит копий коротких настрогать поболе. Камней к скважням сложить. Желоба проверить. Отпорные бревна: это те, какими осадные лестницы откидывают — лестницы тяжелые, руками не управиться. И эти, «молотилки», где по четыре шара на цепях — как закрутятся: только "ой!". А на случай, если стену пробьют — мешки с песком. Проще нет, а пролом закроют. И чтобы по тревоге все сразу не бежали: не отпор выйдет, а сплошная давка и безобразие.
Велем тихо хмыкнул, но не возразил.
— …Еще перестрел надо так устроить, чтобы «мертвых» мест как можно меньше оставалось: это под самой стеной, куда стрелы не достают.
Гротан согласно кивнул.
— …Самое опасное место — это ворота и мосты к ним. Те два, что между кутафьей и главными воротами, просто подымем. Кутафья стоит посреди рва на островке, к ней за так не подлезешь. Второй мост, от кутафьи до внешнего края рва, похитрее. Там только половина подымается, вторая на сваях мертво лежит. Так вот что я думаю. Надо сваечки осторожно подпилить, в дырья чурбаки засунуть да веревочками волосяными подвязать…
Шатун обернулся на длиннокосую Леську, та в ответ глазищами зыркнула, но промолчала.
— …Если кутафью они станут брать, то всем весом на мосток выйдут, тут чурбачки и выдернуть. А во рву сажени три, считай, двоежды с головой. Вы слушайте, слушайте. Главное в воротах не браму высадить с решетками (там еще проход и вторая брама: смолой зальешь — сварятся заживо). Главное — надвратная зала, где вороты с цепями. Кто возьмет — того и замок. Вот здесь лихие стражи нужны. И командир такой, кому жизни не жалко, но и держаться станет до последнего. Есть у тебя такой? — он снова в упор взглянул на Керин.
Плоско лежащие закатные лучи сделали воздух в покое розовым. Керин ответила тихо:
— Ты знаешь, что есть.
Он пожал плечами. Неискренне рассмеялся.
— Ладно, слушай дальше. Они непременно навалятся на ворота.
— А не могут они, — перебил Велем, — к примеру, каких связок хвороста набросать или мехи надуть — ров не везде широкий — и со всех сторон ломануться?
Шатун скривился, оборотясь к нему:
— Они бы и ломанулись, да вот, бегать под кипящей смолой несподручно, и щит не спасет. Можно и маслом вдоль стены залить да поджечь…
— Да-а, масла много…
— Нет, Мелден своему замку хозяин, он теперь людей зря ложить не станет. Половина на ворота пойдет, а другая — потайным ходом. Ходы тут есть. И не те только, чтобы бежать. Про эти все помнят. А вот про те, и чтобы свое добро вернуть, когда отберут, — вспоминают редко. На чем и гибнут. Упьются на радостях…
