Антон Фарб - Изнанка миров
Когда я приехал домой, Диана возилась на кухне, громыхая сковородками и стуча ножом по доске со сноровкой… скажем так — не совсем поварской. Луковица и зубчики чеснока под мелькающим лезвием ножа быстро измельчались, чтобы присоединиться к своим сородичам, которые вместе с баклажанами уже зажаривались на сковородке.
— И что это будет? — спросил я, потянув носом воздух и обнимая ее за талию.
— Потерпи — узнаешь, — рассеянно ответила Диана, подставляя щеку для поцелуя. Руки ее от запястий и до локтей были вымазаны оливковым маслом и лимонным соком, а от нее самой пахло базиликом и ореганоь.
— У нас праздник? — спросил я.
— У нас гости, — сказала Диана. — Менандр и Арсиноя хотят поздравить нас с первой годовщиной пребывания в Тартессе. Переоденься, прибери во дворе и достань мангал.
Я вздохнул, выпустил ее гибкую талию и побрел в свой кабинет. Там я вытащил из портфеля контракт Феагена и студенческие рефераты, ткнул пальцем в кнопку питания компьютера и, пока тот загружался, сменил пиджак и галстук на удобную домашнюю кофту, которую Диана связала мне прошлой зимой. Потом сел проверить почту. Среди кучи бессмысленного спама было всего два интересных письма: в одном была хвалебная рецензия декана кафедры на мою статью о деятельности гуманитарных миссий Тифарета в отсталых мирах (рецензия заканчивалась пожеланиями поскорее приступить к написанию диссертации), а в другом меня приглашали прочитать курс лекций в колледже Св. Иоанна на курортном острове Патмос. Я распечатал оба письма, положил их рядом с контрактом и вышел в сад, прихватив из чулана перчатки, грабли, брезент и рулон пленки.
Из-за конца триместра я уже больше недели не подметал газон от листвы, которая густо осыпалась с живой изгороди, забивая стоки бассейна и погребая под собой дорожки из плоских белых камней, и сейчас меры требовались решительные. Все сухие листья я сгреб в брезент и вынес на мусор, а те, что уже начали подгнивать, отправил на клумбу, к розовым кустам — предмету особой Дианиной гордости. Бассейн я накрыл прозрачной пленкой, вытащил из чулана мангал, засыпал в него древесного угля из бумажного пакета, щедро вспрыснул бензином и, опершись на грабли, закурил, бросив спичку в мангал.
Смеркалось; воздух становился прохладным, а небо — синим, как кобальт. Я курил не спеша, наблюдая, как прогорает уголь в мангале, постреливая искрами в небо и помигивая рубиновыми огоньками под серой корочкой пепла. Вечер обещал быть спокойным и тихим. В такие вечера мне особенно хорошо работалось, и я мог просидеть за компьютером до глубокой ночи…
Но на сегодня у нас была другая программа. Когда хлопнула калитка, я выбросил сигарету, изобразил на лице приветливое выражение и пошел встречать гостей.
Мошкара билась в цветные стекла садовых фонарей, стрекотали в кустах цикады, висел в небе тонкий серпик луны, а из-за приоткрытой двери гостиной доносился негромкий джаз.
— Кто это играет? — спросил, вытирая жирные губы, Менандр.
Сувлаки и салаты уже были съедены, и было выпито две бутылки карменера. Насытившись, шумный толстяк Менандр, весь вечер донимавший нас бородатыми анекдотами, наконец-то слегка притих.
— Оркестр Унута Джебути, — сказал я.
— А! — кивнул Менандр с таким видом, как будто бы ему это о чем-то говорило, и запустил свои толстые пальцы в коробку с астланскими сигарами, столь неосмотрительно выставленную Дианой на стол.
— Знаете, чего я не понимаю? — спросила Арсиноя. — Как вы запоминаете все эти иностранные имена! Я сейчас читаю новый роман Персефоны Киркос, и от всех этих Чапультепеков, Хочимилько и Теспайокан у меня разыгрывается мигрень…
Маленькая щуплая пигалица Арсиноя красила волосы в вишневый цвет, повадки имела птичьи, и была к тому же непроходима тупа. Последнее было единственным обстоятельством, которое объединяло ее с мужем.
— Это моя работа, — пожал плечами я, раскуривая панателлу.
— Работа? — прогудел Менандр. — А по-моему, Агасфер, это очень вредная работа!
— Не жалуюсь… — сказал я недоуменно.
— Да не для вас! — отмахнулся Менандр. — Для студентов! Я не имею ничего против науки в целом, но ваши изыскания, статьи и лекции об иных мирах прививают нашей молодежи чуждые космополитические ценности!
— Ну-ну, дорогой, — защебетала Арсиноя, — ты слишком резок в суждениях…
— Ничего подобного, — сказал Менандр, и я понял, что он уже изрядно пьян. — Сперва дети слушают лекции про всякие там Шангри-Ла, потом начинают бредить иными мирами, а потом убегают из Тартесса! А этот шаг, Агасфер, обратного хода не имеет! Вернуться в Тартесс невозможно!
Диана вздрогнула и сжала мое запястье. Я погладил ее по руке.
— А вы не думаете, что они могут не захотеть возвращаться? — спросил я.
— Чушь! — отрезал Менандр. — Тартесс — лучший из миров!
— Да-да, — подтвердила Арсиноя. — Не представляю, чтобы я смогла жить где-нибудь еще!
— А вы пробовали? — тихо спросил я.
Менандр замолчал и уставился на меня, тяжело дыша. Я с холодной улыбкой встретил его взгляд. Через пару секунд Менандр отвел глаза в сторону, и я с чувством глубокого удовлетворения затянулся сигарой.
— Кто-нибудь хочет еще кофе? — спросила Диана.
Перед сном я в одних пижамных штанах прошлепал в ванную, умылся, почистил зубы и, скривив физиономию, посмотрел в зеркало на свое намечающееся от оседлой жизни брюшко. Еще пару лет, и я догоню Евгаммона…
Когда я вернулся в спальню, Диана лежала в постели с книжкой и демонстративно не обращала на меня внимания.
— Что читаем? — поинтересовался я.
Диана показала мне обложку, на которой мускулистый бронзовокожий метис сжимал в объятиях полуобнаженную девицу. «Под солнцем Астлана», гласило название, автор Персефона Киркос.
— Взяла у Арсинои? — спросил я, забираясь под одеяло.
Диана молча кивнула, не отрываясь от чтения.
— Ну прости, — сказал я виновато и чмокнул ее в плечо. — Ну пожалуйста! Не удержался…
Она отложила книжку и посмотрела на меня задумчиво.
— Иногда я думаю, — сказала она, — что ты здесь только потому, что никогда не пробовал оседлой жизни. Что для тебя все это — всего лишь новый опыт в бесконечной погоне за ощущениями…
— Не говори чепухи, — сказал я строго.
Грустно улыбнувшись, Диана коснулась ладонью моей щеки.
— Хотела бы я, чтобы это было просто чепухой…
— Давай спать, — сказал я и дернул за шнурок бра.
Спальня погрузилась в полумрак, подсвеченный снаружи уличными фонарями. Их серебристый свет падал на потолок спальни ровным прямоугольником. Диана поворочалась, устраиваясь поудобнее на моем плече, и сказала сонно:
