Дина Лампитт - Уснуть и только
Неожиданно выпустив ее из объятий, Хэймон пробормотал:
– Ты такая красивая и сладкая, что, наверное, очень дорого берешь. Не знаю, хватит ли у меня денег.
Уж теперь-то ей точно следовало выставить его вон, но вместо этого Николь услышала свой голос, произнесший:
– Большинство из моих клиентов – простые солдаты. Я беру столько, сколько они мне дают.
– Значит, я могу остаться?..
Вместо ответа она позволила Хэймону еще раз поцеловать себя и повела в спальню, где, сбросив плащ, настолько раздразнила его видом своих прелестей, что он уже не мог сдерживаться и без лишних предисловий овладел ею. Ни один из них ни разу не испытывал ничего подобного, они ощущали себя единым целым с момента его первого прикосновения и до самой кульминации страсти. На прощание, собираясь вернуться в аббатство, Хэймон долго и нежно целовал девушку, удивляясь, почему она так таинственно и лукаво улыбнулась, когда он вложил кошелек в ее сильную маленькую руку.
Войдя во дворец, Ориэль де Шарден поднялась по широкой лестнице в большую гостиную, где ее уже ожидал во всем блеске своего сияния и славы примас всей Англии архиепископ Кентерберийский. На его пальце сверкал алыми искрами огромный перстень с рубином.
Ориэль и следовавшая за ней Изабель де Бэйнденн преклонили перед ним колени, чтобы засвидетельствовать свое почтение, и после того, как они по очереди приложились губами к перстню, архиепископ собственноручно помог им подняться.
– Милорд, – пояснила Изабель, очаровательно и бесстрашно улыбаясь, – мы с мужем сопровождаем Ориэль, поскольку господин Шарден еще не вернулся из Баттля, а у мадам жестокий приступ летней лихорадки.
Непонятное выражение – уж не облегчения ли? – на секунду промелькнуло на ледяном, как всегда, лице архиепископа, прежде чем он ответил.
– Вы всегда желанная гостья в моем доме, миледи. Добро пожаловать, Адам. Ну а вас, моя дорогая Ориэль, я особенно рад видеть. Мой брат Колин скоро присоединится к нам, – продолжал Стратфорд, – но должен предупредить вас, что он крайне застенчив и не привык к обществу. Больше всего на свете он любит играть на гитаре, в чем, следует признать, он достиг непревзойденного мастерства.
Изабель сразу же вспомнила рощу возле Бэйнденна, незнакомца со смешными короткими пальцами, извлекавшего такие дивные звуки из своего инструмента, и его необыкновенную улыбку – воплощение чистоты и веселья, и в то же мгновение увидела ее вновь – брат архиепископа молча стоял в дверях. На сей раз его непокорные темные кудри были аккуратно причесаны.
Наконец, по-видимому решившись, он вошел в комнату, застенчиво опустив глаза.
– А-а, Колин! – воскликнул Стратфорд. – Наши гости уже здесь.
Брат архиепископа очень медленно и неумело поклонился, и Изабель подумала, что он похож на подражающего взрослым ребенка. Она тепло улыбнулась молодому человеку, но увидела, что глаза его устремлены на Ориэль. То, что произошло в следующую минуту, еще больше растрогало Изабель: девушка протянула ему руку и Колин, не сводя с нес восторженного взора, прижал ладонь Ориэль к своей щеке. У Изабель мелькнула нелепая мысль, что они ведут себя так, будто уже давным-давно знакомы.
– Не угодно ли пройти к столу, мадам? – громко предложил ей архиепископ, отвлекая ее внимание.
– С удовольствием, милорд.
Подавая прелату руку, Изабель бросила мужу нежный извиняющийся взгляд. К своему ужасу она увидела, что Адам совсем растерялся: уставившись куда-то в сторону, он спотыкался и едва волочил ноги.
Дальше пошло еще хуже: сидя за столом, он ничего не ел и лишь с безнадежным видом переводил глаза с Колина на Ориэль и обратно.
Для Изабель было большим облегчением, когда архиепископ, наконец, дал знак менестрелям на галерее, чтобы они перестали играть, и обратился к брату:
– Колин, не сыграешь ли ты для нас? Это заветное желание госпожи Ориэль. Она уже слышала тебя однажды и будет рада услышать еще.
В наступившей тишине странно прозвучал голос Колина:
– Это было в тот день, когда я убежал от вас? – и тихий ответ Ориэль:
– Да.
И хотя в общем-то в словах Колина не было ничего необычного, но все сразу почувствовали его неполноценность, ущербность человека, которому не суждено стать мужчиной.
Гости замерли, не зная, как себя вести и что говорить. Наконец заговорил сам архиепископ:
– Робость Колина переходит всякие границы, – и многозначительно добавил: – Настолько, что иногда он может даже пуститься в бегство при виде незнакомых людей.
Стратфорд вполне очевидно давал понять, что настаивает на том, чтобы его брата считали не слабоумным, а чрезмерно застенчивым. Обе женщины улыбнулись, и напряженность исчезла. Не шевельнув ни одним мускулом, архиепископ продолжил:
– Но сейчас Колин попробует реабилитироваться. Начинай, братец.
Скрывались ли под его спокойствием и невозмутимостью обычные эмоции, или любые проявления человеческих чувств были незнакомы этому наместнику Бога на земле? Никто из присутствующих не мог ответить на этот вопрос. Колин послушно встал из-за стола и принес гитару.
Едва коснувшись струн, он весь преобразился. Как будто он услышал сигнал, голос, который не мог слышать никто, кроме него. Его глаза посмотрели ввысь, а потом закрылись. Пальцы перебирали струны с нежностью и любовью, словно он ласкал ребенка. Раздались первые звучные, сильные аккорды, и полилась могучая, прекрасная мелодия, полная страсти, которой ему не дано было изведать.
Никто не шевелился, никто и не мог пошевелиться. Лишь Адам почувствовал, как что-то скребет у него на сердце, и только потом понял, что это ненависть.
«Его следовало бы удавить еще в колыбели, – размышлял он. – И он бы горя не знал, и не сидел бы тут сейчас, играя для Ориэль де Шарден, будто поклонник».
Адам не мог понять, почему его вдруг стало трясти с такой силой, будто им вновь овладела лихорадка. Поймав на себе тревожный вопросительный взгляд жены, он тихо пробормотал:
– Снова жар. Пойду посижу на кухне, пока вы не закончите.
Поднявшись, он поклонился архиепископу, понимающе кивнувшему в ответ, и побрел на кухню, с тоской и болью осознавая, что ни Ориэль, ни Колин даже не заметили его ухода.
Глава девятая
На обратном пути из Баттля Роберт де Шарден сделал остановку в Льюисе и провел там ночь, воображая, как Николь, тоже в одиночестве, скучает и томится по нему. На следующий день он рано утром выехал в Бивелхэм, но у его лошади сломалась подкова, и она захромала, так что последние несколько миль Роберт вынужден был пройти пешком, ведя ее на поводу. Вступив в Бивелхэмский лес, он цинично усмехнулся и подумал, что в довершение всех его бед осталось только увидеть зловещую тень святого Дунстана, работающего в своей кузне. Однако он ничего не увидел и на протяжении пути в Шарден размышлял о том, насколько же доверчивы, суеверны и невежественны коренные обитатели Суссекса, всерьез относящиеся к подобным легендам.
