Дмитрий Щербинин - Спящие боги
– В тебе столько ненависти. Никто лучше тебя не справиться. Иди же и командуй своими пятью тысячами. Говоришь, война надоела? А кому она не надоела?.. Вот захватим Гробополь…
Творимир уже не слышал его – выскочил из своих покоев, и дальше – меж, до боли знакомых, однообразных, трепещущих в кровавом зареве палат, устремился туда, где возбужденно шумело, ожидало его войско.
Вот они – его пять тысяч. Стоят, возбужденно переговариваются, нетерпеливо теребят клинки. Все воины бывалые, к убийствам привыкшие. Как увидели Творимира – замерли, напряглись. Потом заговорили громко, зло:
– Знаем уже про ваше горе!.. Но мы за вас отомстим!.. Клянемся!.. Пусть наши клинки об их кости затупятся, так мы их клинками рубиться будем!.. Клянемся!..
Они вздернули клинки вверх, в сторону трепещущего в кровяном зареве города–исполина Гробополя.
– Покончим с этим сегодня, да?! – проскрежетал Творимир, и вдруг мучительно взмолился. – Устал я от этой войны!.. Как же я ненавижу все – ВСЕ это!.. Ну, пошли…
…Вот начало подземного хода. Вообще–то, было два темных прохода, и оба в высоком, обросшим кустарником холме. В один вход прежде входили копатели, из другого – выносили на носилках землю. Эту землю складывали на телеги, крыли их тканями, и под покровом ночи вывозили на дальние поля.
– Эти две пещеры – мои две ноздри… – прошептал Творимир, когда они вошли в темный, влажный туннель.
Его слова отдались эхом, и все их услышали. Все же шагавший рядом воин, тщетно стараясь придать своему грубому голосу вежливость, осведомился:
– Что сказать изволите?
– Ничего… я ничего не понимаю… Если это действительно мой нос, а город и лагерь – они поднялись из моей груди и головы, когда я заснул на поле – так, выходит все это происходит в моей голове… Нет – я уже ничего не понимаю… Лучше мне было оставаться на Земле…
И, как только он вспомнил о Земле, впереди, в полумраке появился некий контур. Подошли ближе – на камне сидел, ясными, печальными очами глядел на Творимира–старого Творимир–молодой.
– А! – резко крикнул, остановился, схватился за морщинистую голову Творимир–старый, затем зашипел:
– Ну, кто ты?.. Отвечай немедля!
Творимир–молодой ничего не отвечал, и тогда Творимир–старый бросился на него. Руки скользнули в темный, влажный воздух – он споткнулся, ударился головой о камень. Его подхватили, поставили на ноги – в лицо, безжалостно слепя, плеснул свет факелов.
Заботливо спрашивали:
– Здоровы ли?.. Не слишком ли ушиблись?..
Но с заднего плана слышались и иные голоса:
– Совсем старик рехнулся… Вот сын бы его был хорошо командовал… Сына зарезали, жену зарезали… вот рассудок и помутился…
Творимир сдвинул седые, опаленные в прежних схватках брови, рявкнул:
– Пошли!..
И уже вышагивая по этому, кажущемуся бесконечным туннелю, стонал:
– Матушка… прости ты меня!.. Спаси! Спаси!.. Вырви из этого ада!..
Но вот ступили они в большую залу, которая притаилась под площадью у ворот. Вверх подымались колонны. Стоило нажать рычаг, как колонны эти складывались, да с таким расчетом, чтобы увлечь за собой часть мостовой, и не рухнуть на головы воинов.
– Все готовы? – без всякого интереса осведомился Творимир.
Ряды уже выстроились. В напряженных руках поблескивали клинки. Затаенное «Да» глухо прокатилось. Тогда Творимир подошел к рычагу и дернул его…
Колонны сложились, прежде подпиленная мостовая убралась за ними. Теперь надо было бежать вверх по широкой лестнице, но…
– Предательство! – взревело разом несколько сот злых и испуганных голосов.
Их уже ждали. Без лишних слов, давно готовые, застывшие у края лучники, метнули стрелы, присели; за ними открылся следующий ряд – вновь стрелы. По команде поднялся первый ряд – стрелы свистели беспрерывно.
Безмолвно лежали, истекали кровью убитые; корчились, вопили раненые. Иные собрались, выставили высокие щиты, и, пригибаясь за ними, все же двинулись в атаку. Но тут раздался скрип, и хлынули потоки кипящей смолы. Вопли мучеников вплелись в густые, раскаленные клубы – и прежде это был ад, но теперь стал адом вдвойне, втройне… Ряды наступавших смешались, щиты пали – они вновь открылись стрелам.
На Творимира навалилось нечто массивное, придавило к стене. Несмотря на жар, его била дрожь. Вспомнился колодец – льющийся из таинственной бездны свет. На мгновенье мелькнула мысль: «Сейчас уйти из этого существования. Нырнуть в свет, узнать ответы на все вопросы». Сразу вслед за тем волнами хлынул ужас: «Уйти?! Куда?! Эта планета поглотит меня навсегда, а что там дальше – это никому неведомо!.. Жить! Жить! Жить!»
И он, со страстью начал бороться за это существование. Переборол слабость, бросился вверх по липкой, кипящей лестнице. Завопил хриплым, надорванным голосом:
– За мной!.. Сегодня последний день! Кончим войну! Ну–у!..
Стрела вонзилась ему в левую руку – он озлобленно заскрежетал зубами, и уже оказался перед лучниками – могучим ударом размозжил одному из них голову.
И вновь взревел: «За–а–а–м–н–о–й!!», и, иступлено работая кровоточащим клинком, стал пробиваться куда–то, не разбирая дороги.
Выжившие, а их было еще весьма много – больше трех тысяч – обоженные, с темными от злобы и страха глазами, стремительно вырывались из проема, крушили лучников.
Но уже бегут на них мечники. Склинилились, вошли друг в друга ряды. Удары, вопли, скрежет – все слилось в страшный, вибрирующий грохот. Мостовая дрожала, жадно плескалась на нее густая кровь, в безумной феерии метались кровавые отсветы.
Творимир, ни на мгновенье не останавливался – удар–удар–удар – еще–еще удар! Он отплевывался кровью, безумно ухмылялся, хрипел:
– А–А–А!!! Получите!.. Жить хотите забрать?! Не удастся! Вот – еще!..
Неожиданного нападения не получилось. На площадь сбегались все новые и новые отряды защитников города. Отряд Творимира стремительно таял. Словно в адскую, дымящуюся воронку, стекала кровь в разлом мостовой. На Творимира налетел один из его воинов – с выбитым глазом, без оружия, обезумевший, заорал:
– Нас всех побьют! ВСЕХ!!!
Откуда–то сбоку сорвалась стрела – пронзила воину шею; струя крови ударила Творимиру в лицо, и он, уже ничего не видя, слепо замахал оружием, и кого–то, по случайности зарубил. Он не смел остановиться – рубил и рубил, ничего не было видно, и от того – жуть. И он, дрожа, чувствуя тошнотворную слабость, закричал:
– Стройтесь клином! И к воротам!.. Помогите мне! Я ничего не вижу! Где вы все!.. – и, уже не сдерживая животного ужаса, завопил. – А–А–А–А!!!
