Пётр Волкодав - Булава скифского царя
Через грудь незнакомца, наискось, тянулись четыре борозды. "Когти медведя, торговец не обманул" — подумал Зиммелих и, не раздумывая, направился к незнакомцу, а тот — навстречу. Когда они сблизились, незнакомец протянул правую руку. Зиммелих удивился, но повторил жест и пожал ладонь. Незнакомец был пониже ростом, наполовину седые волосы коротко обрезаны. Удивление вызывало отсутствие усов и бороды и спокойные как степь — глаза. Зиммелих, глядя в невозмутимые и спокойные глаза незнакомца, сказал: — За тобой, "путник", меня послал отец. Царь всех скифов хочет видеть тебя своим гостем.
— Меня, или мою голову? — отозвался "путник", вызвав улыбку Накры.
— Тебя. О тебе говорит вся степь. Скажи, кто ты и куда идешь? — Степан улыбнулся и ответил вопросом на вопрос: — Моя жизнь — дорога, сколе. Чем же я заинтересовал царя всех скифов?
— Я не знаю, сколе. Главный вещун отца упросил привести тебя.
— Но, я не знаю в земле скифов ни одного человека.
— Но называешь себя скифом… Главного вещуна о том просил младший брат — вещун Торжища — Крон. Это всё что мне известно, но не скрою… да, я хотел снять твою голову.
— И на том спасибо Зиммелихе. Меня утешает и то, что я остался при своей голове.
— А я при своей, — взорвался хохотом Зиммелих.
Любопытство взяло верх: сколоты, окружили их, позабыв о происшествии и о грядущей войне. Не сдержался и невозмутимый Тертей. — Так ты и есть тот человек. Теперь Зиммелиху нашёлся достойный соперник. Ты рисковал скифе — очень рисковал. Твоя стрела прошла, коснувшись волос Накры. — Тертей исчерпав запас слов, перевел взгляд на Зиммелиха. — Что делать с теми? Крей ждёт твоего решения — он указал в сторону пленников, стоящих на коленях и ожидающих участи. Зиммелих задумался. — Погоди, я не решил, но каждому достанется по его вине. Пусть ожидают, а ты, Тертее… - принеси-ка мой рог. Да-да — рог и мех с вином. Скифы, наперебой, загомонили: — Он хочет взять в братья, путника — раздался шёпот десятника Крея.
— Ты не понимаешь сколе, — перебил его другой десятник — стрелы "путника" спасли жизнь Зиммелиху.
Сын Атоная закатал рукав, оголив правую руку, согнул в локте. Тертей сделал аккуратный надрез. Кровь закапала и потекла тонкой струйкой. Подобную процедуру, но с левой рукой прошел и Степан. Вино в роге смешалось с кровью обоих мужчин. Тертей перемешал содержимое и торжественно объявил.
— Молока кобылиц мы не брали, — сойдёт и вино. Окуните оружие и стрелы и пейте. — Он с интересом наблюдал за руками "путника". Лезвие ножа засверкало в лучах диска слепящего. Таких ножей и вправду Тертею видеть не приходилось: семь зубчиков пилы, из которых — пятый обломан.
— Станьте на колени…. нет "скифе" — торжественно сказал Тертей. — на левое. Да, вот так. Теперь — пейте одновременно… До конца времён, когда завершится Круг. Все мы — свидетели. В том числе — наш бог Папай! С этого момента вы — братья! У вас общие друзья и общие враги. Поднимитесь. Призываю в свидетели Папая. Священнее этой клятвы нет и быть не может! Клянитесь, а потом назовите брат — брату ваши имена, данные вам Табити, Папаем и Апи. По именам, найдёте брат — брата в любом месте ойкумены. Мы, отойдём в сторону и закроем уши…
— Я могу тебя попросить брате?
— Зачем, ты мой брат, тебе не нужно просить, говори.
— Зиммелихе, не убивай пленников, они и так твои рабы.
— Я думал о том брате. Пусть будет, как ты сказал, сколе… Крее! Пленники вольны в своём выборе. Они могу возвратиться в свои роды или идти со мной и смыть кровью позор. Тех, кто поднял руку на Хорсила, ждёт рабство. Далее… Тертее, отправляйся в Торжище. Возьми запас продуктов и лошадей. Если Оршес нашёл достойную замену, пусть отправляется с нами. Анта остаётся в Торжище до выздоровления Хорсила. И ещё, Тертее, — положи мой меч у изголовья Хорсила. Иди.
Один из пленников, тысячный Едугея подошёл к Зиммелиху и поклонился. — Зиммелихе, мы решили и идём с тобой на греков. Двое из наших поедут собирать воинов Едугея. Прости, но мы не могли перечить воле нашего царя… Несогласных, Едугей наказывал жестоко. Я — тысячный Едугея, ты простил нас и с этого дня я служу тебе, Зиммелихе. Моё имя — Арбаш.
— Хорошо, я беру тебя сколе. Я приказываю — предать тела воинов земле, а Едугая — сжечь. Мой брат был хорошим воином, но плохим царём. Достойного царя ваших родов по закону изберут на "круге". А ты брате, что скажешь? — повернулся он к Степану.
— Я не умею распоряжаться. Когда мы отправляемся?
— По возвращению Тертея.
— Тогда брате у нас есть в запасе время. Не желаешь искупаться?
— Но я, — растерялся Зиммелих — я не умею плавать. Я не рыба, брат.
— Я научу тебя, пойдём. А ты Накра, а ты, Тертее? — оба отрицательно покачали головами.
Накре и Тертею было интересно. Они затаили дыхание… Сначала Зиммелих смешно барахтался и ругался, захлёбываясь водой, а потом его голова скрылась. Исчез под водой и "путник". Накра насторожилась и подбежала к морю, не решаясь далеко входить. Волны лениво накатывались и шипели. Море шумело и игралось, улыбаясь блёстками гребешков волн, словно приглашая — "иди ко мне". Накра вошла в воду и прислонила к бровям ладонь, пытаясь увидеть мужа. Сколь она не пыталась разглядеть, увы, на морской глади — никого. Меотида безразлично молчала до самого горизонта.
— Апи, верни моего мужа, а… — запричитала царица амазонок и осеклась… На поверхности воды появились две головы, а потом — к её удивлению — братья поплыли против волн.
Когда Зиммелих и "скиф" вернулись, Тертей с некоторой завистью поглядел на Зиммелиха, а Накра не выдержала.
— Ты научишь меня?
— Я не понял, чему?
— Ты научишь меня… в воде? — и озорно блеснула глазками так, как умела только она. Мужчины расхохотались, громче всех — Тертей.
Гл 6.
Ольвийская чаша.
На востоке забрезжило. Спелые, ещё ночью фонарики звёзд, тухли, уступая место приближающемуся рассвету; серая предутренняя мгла забирала своё у сумрака ночи. Споры, уставших за ночь сверчков сходили на нет и постепенно стихали в никуда.
На иссушённых травах начала переливаться серебром долгожданная роса. Капли, потяжелее срывались и падали, тотчас впитываясь, как будто их и не было. Куропатка на гнезде, взъерошила перья и прислушалась, чуднО повернув голову. Разбуженные и потревоженные птенцы высунули заинтересованные головки и не найдя ничего интересного, снова нырнули под крыло матери. В предрассветной мгле степи раздавался скрип, иногда — короткое тихое ржанье.
Куропатка подальше вытянула шею, стараясь разглядеть. Такое ей приходилось наблюдать и раньше, но сейчас…
