Дэвид Эддингс - В поисках камня
Гарион взглянул в окно на малыша, резвившегося на лугу рядом с башней.
— Жеребенок был мертв, но ты заставил его дышать. Чтобы сделать это, надо понять природу смерти.
— Это была стена, — объяснил Гарион. — Я всего лишь прошел сквозь неё.
— Значит, дело в другом. Видимо, ты способен зрительно представлять очень сложные понятия в виде очень простых образов. Это редкий дар, но в нем заключены некоторые опасности, о которых тебе не мешало бы узнать.
— Опасности? Какие именно?
— Не упрощай чересчур. Вот пример: если человек мертв, значит, на то есть причина — скажем, в груди у него торчит меч. Если ты вернешь его к жизни, он немедленно снова умрет. Как я уже говорил, мочь что-либо — еще не повод это делать.
Гарион вздохнул.
— Боюсь, у меня уйдет на это слишком много времени. Я должен научиться владеть собой, должен узнать, чего делать не могу, чтобы не убить себя в попытке совершить невозможное, узнать, что я могу и что из этого мне следует делать. Лучше бы этих способностей у меня не было.
— У каждого из нас временами возникает такое желание, — сказал старик. Однако решать не нам. Мне нравится далеко не все, что приходится делать, да и тетке твоей тоже, но дело наше важнее нас самих, вот мы и делаем что положено, хотим того или нет.
— Что, если я скажу сейчас: "Нет. Не буду"?
— Ты, конечно, можешь это сказать, но ведь не скажешь?
Гарион опять вздохнул.
— Нет, — сказал он, — наверное, не скажу.
Старый чародей обнял мальчика за плечи.
— Я догадывался, что ты смотришь на все это так, Белгарион. Подобно нам всем, ты вынужден подчиниться.
Как всегда, при звуке другого, тайного, имени, по телу Гариона пробежала дрожь.
— Почему вы все упорно хотите называть меня так?
— Белгарион? — мягко спросил Волк. — Подумай, мальчик. Я столько беседовал с тобой в эти годы и столько тебе рассказал. И вовсе не потому, что мне нравится звук своего голоса.
Гарион задумался.
— Ты был Гарат, — медленно проговорил он, — но Олдур изменил твое имя на Белгарат. Зидар был сперва Зидаром, потом Белзидаром, а потом вновь сделался Зидаром.
— А на языке моих предков Полгара была просто Га-рой. "Пол" все равно что "Бел". Единственная разница, что она женщина. Её имя происходит от моего потому что она моя дочь. Твое имя тоже происходит от моего.
— Гарион — Гарат, — сказал мальчик. — Белгарат — Белгарион. Все сходится.
— Естественно, — отвечал старик. — Я рад, что ты это заметил.
Гарион широко улыбнулся в ответ. Тут ему пришла в голову еще одна мысль.
— Но я ведь еще не совсем Белгарион?
— Не совсем. Тебе еще предстоит им стать.
— Тогда, думаю, мне лучше начать прямо сейчас, — сказал Гарион не без горечи. — Раз у меня нет выбора.
— Я предполагал, что ты рано или поздно образумишься, — сказал господин Волк.
— А тебе никогда не хотелось, чтобы я снова стал Гарионом, а ты — старым сказочником, забредшим на ферму Фолдора, и чтобы тетя Пол, как прежде, готовила на кухне ужин, а мы бы прятались под стогом с бутылкой, которую я для тебя стащил? — Гариона захлестнула мучительная тоска по дому.
— Временами, Гарион, временами, — согласился Волк, глядя вдаль.
— Мы никогда не вернемся туда?
— Тем же путем — нет.
— Я буду Белгарион, ты — Белгарат. Мы никогда не станем прежними.
— Все меняется, Гарион, — сказал ему Белгарат.
— Покажи мне камень, — сказал Гарион вдруг.
— Какой камень?
— Камень, который Олдур заставил тебя сдвинуть, когда ты впервые обнаружил свою силу.
— А-а, — сказал старик, — этот. Он здесь — вон тот белый. О который жеребенок чешет копыта.
— Большой какой.
— Рад, что ты это заметил, — скромно отвечал Волк. — Я и сам так думал.
— Как ты думаешь, я смогу его сдвинуть?
— Ты не узнаешь, пока не попробуешь, Гарион, — сказал ему Белгарат.
Глава 11
Проснувшись на следующее утро, Гарион сразу понял, что он не один.
— Где ты был? — беззвучно спросил он.
— Я наблюдал, — отвечало другое сознание в его мозгу, — я вижу, ты наконец взялся за ум.
— Разве у меня был выбор?
— Никакого. Тебе пора вставать. Олдур идет. Гарион быстро выкатился из-под одеяла.
— Сюда? Ты уверен?
Голос в его мозгу не отвечал.
Гарион надел чистую рубаху, чулки и тщательно протер башмаки. Потом вышел из палатки, где ночевал вместе с Дерником и Силком.
Солнце только что вышло из-за гор на востоке, граница тени быстро отступала по росистым травам Долины. Тетя Пол и Белгарат стояли у костерка, на котором уже начинал побулькивать котелок. Они тихо переговаривались. Гарион подошел к ним.
— Ты сегодня рано, — сказала тетя Пол и, протянув руку, пригладила ему волосы.
— Я проснулся, — сказал он и огляделся, гадая, откуда же придет Олдур.
— Твой дед сказал мне, что вы вчера долго разговаривали.
Гарион кивнул.
— Теперь я кое-что понял. Мне стыдно, что я доставил столько хлопот.
Она притянула его к себе и обняла.
— Ничего, ничего, милый. Ты был перед трудным выбором.
— Значит, ты на меня не сердишься?
— Конечно, нет, милый.
Начали вставать остальные, вылезая из палаток, позевывая и потягиваясь.
— Что делаем сегодня? — спросил Силк, подходя к костру и потирая сонные глаза
— Ждем, — отвечал Белгарат. — Мой повелитель сказал, что встретится с нами здесь. — Я весь любопытство. Никогда прежде не встречал бога.
— Любознательность твоя, принц Келдар, будет вскорости удовлетворена, сказал Мендореллен. — Гляди!
По лугу со стороны большого дерева, под которым они разбили лагерь, к ним приближался некто в голубом одеянии. От него исходило мягкое голубое свечение, а присутствие его ощущалось так сильно, что сразу стало ясно — идет не человек. Гарион оказался не готов к этому ощущению. Во время встречи с духом Иссы в тронном зале королевы Солмиссры он был одурманен снадобьем, которым опоила его змеиная королева. Подобным же образом половина его мозга спала и во время стычки с Марой на развалинах Map Амона. Однако сейчас он оказался в присутствии бога средь бела дня, совершенно бодрствующий.
Лицо у Олдура было доброе и необычайно мудрое, волосы и борода — белые (по сознательному выбору, понял Гарион, а не из-за возраста). Лицо казалось невероятно знакомым — Олдур разительно походил на Белгарата. Тут же Гарион осознал, что это, наоборот, Белгарат похож на Олдура — столетия тесного общения запечатлели черты бога на лице старика. Были, конечно, и отличия. На спокойном лице Олдура не оказалось и тени проказливой жуликоватости — эта черта принадлежала уже самому Белгарату, быть может, последнее, что осталось от маленького воришки, которого Олдур пустил в свою башню снежным днем тысячелетий семьдесят тому назад.
