Виктория Угрюмова - Все волки Канорры
Отправляетесь в далекое путешествие? Не знаете, чем занять себя в пути? Захватите с собою каменный сборничек стихов, надолбанный нашими поэтами на ста восьмидесяти увесистых страничках. Приобрести сборничек можно в издательстве «Бангасойская зорька». Оптом дешевле. Самовывоз.
* * *
Казалось, вот только сию минуту лучшие государственные умы Тиронги искали себе хоть какое-нибудь завалящее занятие, лишь бы не свихнуться от скуки, и вот они уже ищут укромный уголок в необъятном королевском дворце, чтобы обрести там временное пристанище от свалившихся на их голову проблем.
Мы-то помним, как зловеще начался тот необычный день — с подгоревших гописсиных кексов. И мы уже понимаем, что предвещала эта неслыханная напасть. Домовые, водяные, лешие, привидения и мороки шептались по всем углам Кассарии, что следует ждать и других ужасных происшествий, и пока солнце не скроется за горизонтом, они не вздохнут с облегчением. Как выяснилось впоследствии, интуиция их не обманула.
К сожалению, в Булли-Толли не существовало такого же точного показателя уровня текущих неприятностей, поэтому граф да Унара, маркиз Гизонга, генерал да Галармон и главный бурмасингер Фафут пребывали в блаженном неведении до самого обеда. Их все еще увлекала запутанная история минотавров, и они были уверены, что ничем другим в ближайшее время им заниматься не придется. Так что отчаянный зов возлюбленного повелителя удивил их не на шутку. То есть сам зов — нет, не удивил. А вот мера отчаяния привела в недоумение. Еще накануне вечером государство утопало в благоденствии и, вроде бы, собиралось утопать далее.
И вот, не подозревая о том, какие тучи собираются над их головами — да что там тучи, не будем преуменьшать — какой непроглядный мрак сгущается вокруг них, четверо сановников довольно бодро протопали по главной лестнице, ведущей в королевские покои, и зашли в кабинет его величества так же спокойно, как восходит на эшафот человек, которому сказали, что с этого удобного открытого места ему будет лучше видно восьмое чудо света.
Юлейн лично открыл им двери, чрезвычайно огорчив этим верного Гегаву, который топтался за его спиной, молча воздевая руки к небесам. Вернее, к лепному потолку с игривыми наядами, плещущимися в пенных волнах. Очевидно, художник не полагался на воображение венценосного заказчика, и потому оставил его воображению не слишком много простора. Вот уже три поколения королев решительно осуждали такой нетворческий подход и упорно твердили, что искусство — это наполовину загадка, а на вторую половину — недосказанность, но три поколения Гахагунов по мужской линии превозносили дивный талант создателя замечательной композиции и мечтали украсить таким же манером трапезную и спальные покои. Однако в этом вопросе королевы стояли насмерть, как орда троллей, защищавшая винокурни в ущелье Бубабей от превосходящего войска орков.
Король сам добыл из потайного шкафчика, замаскированного под скромный клавесин, бутылку вина, которую господин Фафут обозвал «грандиозной штукенцией», и разнокалиберные стаканы. Добрый Гегава едва слышно стенал у гобелена «Знатные женщины, с ужасом взирающие со стен Геленвара на чудовищный разгром войск Гриома рыцарями Нумилия Второго Гахагуна, и рыдающие о своей горестной судьбе».
Юлейн разлил вино по стаканам, немилосердно булькая и брызгая кровавыми каплями на документы государственной важности, залпом выпил свою порцию и заявил:
—Господа, в моем лице судьба наградила вас довольно добродушным и незлопамятным, хотя и немного капризным монархом с некоторыми безобидными фанабериями. Надеюсь, в целом вы на меня не в обиде.
Растерявшись от такой прямоты и не вполне понимая, какую тему избрал для отчаяния их повелитель, вельможи закивали головами, как фарфоровые болванчики. Король снова наполнил стаканы и снова выпил свою порцию, не дожидаясь остальных. Гегава отошел от рыдающих женщин и привалился спиной к гобелену «Тотис низвергает грешный мир в пучины Преисподней на радость чудовищам тьмы».
Граф да Унара первым заметил, что в кабинете его величества появилось кое-что новое из обстановки. Посреди просторной комнаты, напротив королевского письменного стола, настолько большого, что по нему можно было скакать верхом на маленькой лошадке, стоял некий угловатый предмет, накрытый тяжелой шелковой тканью приятного оттенка светлой охры со сдержанным темно-зеленым орнаментом. Король проследил за его удивленным взглядом и поведал последнюю новость дня:
—Господа, в государстве назрел кризис власти. Королева впала в какофонический экстаз.
Немного театральным жестом он сдернул ткань с непонятного предмета. До сего дня вельможи не сталкивались с проблемой какофонического экстаза и даже не слышали такого названия, но без труда опознали его сразу, как только увидели.
Впечатлительный Гегава покинул Тотиса, обрекающего мир на муки вечные, и перебрался поближе к гобелену «Кары нестерпимые, претерпеваемые в геенне огненной врагами короля Козимы Второго Бережливого и его потомков и свояченицей непочтительной, жестоко наказанной». Маркиз Гизонга окинул взглядом гобелен, затем предмет, продемонстрированный повелителем, и подумал, что изображения предмета на гобелене отчаянно недостает.
Подумать только, что Бог, который видит все, обязан
смотреть и на это
Жюль Ренар
— Я только что принимал министра праздного досуга и развлечений, — сообщил король.
Последовала новая серия энергичных кивков. Вельможи столкнулись с раскрасневшимся, взмокшим министром в парадном покое.
— Господа! У него много денег. Скажу больше — у него чересчур много денег. Он не успеет спустить их за оставшиеся десять дней. Это катастрофа, господа. Мне нужен толковый и отважный план действий. Можно даже — отчаянный план. Только бы он сработал.
Генерал Галармон, восстановленный во всех званиях и должностях после битвы при Липолесье, сочувственно предложил:
— Можем бросить в бой королевских гвардейцев.
Тут наш понятливый читатель вправе с непониманием перечитать последние строки и спросить, какого лешего здесь делается? Какие гвардейцы? Что все-таки стряслось?
Читатель вправе спросить, а мы вправе подробно ответить.
Дружба с героями формирует характер. Это королева Кукамуна поняла во время последнего семейного скандала, в ходе которого король Юлейн, возможно, и утратил право называться Благодушным, зато приобрел право называться Победоносным. Отсюда было рукой подать до пересмотра прав и обязанностей супругов и назначения нового главы семьи. Княгиня Анафефа впервые за долгую историю брака ее дочери с тиронгийским государем пряталась в своих покоях от разгневанного зятя, а ее сын — князь Люфгорн спешно отбыл с дипломатической миссией в Тифантию, предложив написать ему, когда «буря уляжется». Словом, слегка выбитая из колеи отважным поведением мужа и непривычной полнотой государственной казны, несомненно, в результате испытанных потрясений, королева Кукамуна проснулась наутро с твердым убеждением, что отныне она — меценат, покровительница изящных искусств, патронесса непризнанных миром художников, которые воспоют ее светлый образ и увековечат его для благодарных потомков.
