Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК
— Нет, — сказал Оттель. — Не стану спорить, это мне по нраву.
— Или, может быть, ты хотел бы, чтобы в Медвежьей долине еще кого-то называли Долдоном? Например, того же Хродкетиля? Или Харека? Или даже колдунью Хейд? Хейд Долдонша — как тебе это понравится? Что тогда будет на весеннем тинге, или, страшно сказать, на альтинге[11], когда годи выкликнет человека по прозвищу Долдон? Вся Медвежья долина закричит это я Долдон, это мои овцы, это мои коровы, это мои рабы!
— Не думаю, чтобы я хотел такого, — признался Оттель.
— В чем же тогда причина вашего недовольства, — спросила Мимра, — что вы с мечами явились к дому моего мужа и требуете, чтобы он к вам вышел?
— А в том, — ответил Откель Разумник, — что в сказанной им висе не хватает одного стиха. Уж не знаю, почему он так поступил. Возможно, ему не достало обычной остроты языка, чтобы закончить начатое. Или же он выпил слишком много браги, и она запросилась на волю прежде, чем он докончил вису. Но вернее всего, что этой незавершенной висой он желал посильнее уязвить нас с Оттелем.
— Это серьезное обвинение, — согласилась Мимра-бьярмка. — И как же вы намерены поступить с моим мужем?
— Снести ему башку, — сказал Оттель. — Спалить его хутор.
— А всех его рабов и весь скот забрать себе, — прибавил Откель.
— А что будет со мной? — спросила Мимра.
— Мы еще не решили, — сказал Откель. — Может быть, Оттель возьмет тебя?
— Не думаю, — сказал Оттель. — Лучше будет, если я и ей снесу башку. Все равно за убийство Хрейна Тёртого придется держать ответ на тинге, а за бьярмку никто не потребует платить виру[12].
— Это верно, — согласился Откель.
— Не думаю, что мне это по душе, — возразила Мимра.
— Да уж наверное, — сказал Оттель.
— Пойду позову мужа, — сказала Мимра. — Если повезет, он убьет вас обоих, и все обойдется.
— Может и так статься, — признал Откель.
Мимра-бьярмка ушла в дом, и спустя какое-то время оттуда показался Хрейн Тёртый. В одной руке он держал меч, а в другой — щит. За ним шли пятеро рабов с топорами и вилами.
— Кто пожаловал в мой дом, чтобы лишить меня жизни и завладеть моей женой? — грозно спросил Хрейн Тёртый. — Кому не по вкусу мои слова?
Затем он сказал такую вису:
Всяк властитель стали,
Всяк орлов питатель,
Всяк сражений тополь,
Всяк дробитедь злата,
Словом, всяка сволочь,
Взявши молот смерти [13],
Думает, что скальда[14]
Ей обидеть можно.
Закончив вису, Хрейн Тёртый упал ничком и громко захрапел.
— Похоже, и он начал свой день с парного молока, — сказал Откель.
— Не много чести убивать спящего, — прибавил Оттель.
— Мне хватает хлопот и со своими овцами и коровами, — сказал Откель. — К чему мне лишние? Можешь взять их себе.
— И уж последнее, что я хотел бы забрать, так это его жену, — сказал Оттель.
— Но ведь ты справедливо рассудил, что ее можно просто убить, — возразил Откель.
— Вообще-то мы пришли не за тем, чтобы убивать эту сварливую ведьму, — сказал Оттель.
— И мне не нравится, как смотрят на нас эти пятеро рабов, — сказал Откель.
— Наверное, они думают, что мы хотим здесь кого-то убить, — сказал Оттель.
— Думаю, самое время тебе вспомнить, кто из нас двоих берсерк, — сказал Откель.
— Хорошее дело, — согласился Оттель.
Он нагнулся и подобрал щит, который лежал рядом с храпевшим Хрейном, а затем принялся рычать, будто дикий зверь, пускать изо рта пену и грызть его кромку.
— Нет, так не годится! — закричал старший из слуг Хрейна Тёртого. — Не ровен час, этот берсерк всех нас порубит в капусту!
И все начали кричать на Оттеля:
— Эй, Оттель, бросай свои глупости! Оставь щит в покое! Еще убьешь кого-нибудь ненароком! Кто-нибудь, отнимите у него щит, в самом деле!
Но Оттель уже и сам прекратил свое занятие.
— Дерьмовый.у Хрейна щит, — сказал он разочарованно. — Как черствая ячменная лепешка. Хоть весь его изгрызи, а боевого бешенства ни на грош.
— Тогда успокойся, — сказал Откель. — В конце концов, на сей раз Хрейн Тёртый сказал правильную вису. И он назвал нас «дробителями злата» и «тополями сражений». Похоже, нам не на что обижаться.
— Лучше будет, если мы продолжим наш путь на Утиный утес, — предложил Оттель.
Так они и сделали.
Вскоре они добрались до хижины на Утином утесе и постучали в дверь. Хейд Босоногая вышла на порог. На колдунье была только нижняя рубаха из тонкой шерсти, голова была непокрыта, так что медные волосы доставали до пояса, а ноги были босы, как всегда.
— Ты такая высокая, — сказал Откель, — а ступни у тебя такие маленькие.
— Разве вы пришли за тем, чтобы рассматривать мои ступни? — удивилась Хейд.
— Полагаю, ты знаешь, зачем мы пришли, — сказал Оттель.
— Если вы из-за хмельного молока, — сказала Хейд, — то это получилось не по злому умыслу. Все вышло случайно, и уже завтра коровы в долине станут доиться обычным молоком.
— Но ведь это колдовство, — сказал Откель.
— Можно сказать, что так, — согласилась Хейд.
— Полагаю, ты знаешь, как поступают со злыми колдуньями в Стране Льдов, — сказал Оттель.
— Наверное, вы хотите меня убить? — спросила Хейд.
— Нельзя сказать, что сильно хотим, — ответил Оттель. — Но так уж повелось.
— Я не знаю, как у вас, — сказал Откель, — а у нас в Исландии спокон веку убивали и за меньшее.
— У нас в Ирландии, — возразила Хейд, — со мной и разговаривать бы не стали. Зарезали бы, как овцу, и вся недолга. Но что-то я не припомню, чтобы за последнее время здесь погибло много народу. Все, кто был жив в тот день, когда я пришла на Утиный утес, живы и сегодня. Если, конечно, не считать Хравна Старого.
— Хравн Старый умер от старости, — уточнил Оттель. — Он был очень стар, за что его и прозвали Старым. И теперь в долине никого нет, наверное, старее Ульвхедина Пустого Мешка. Которого прозвали Пустым Мешком зато...
— ...что его лицо сморщилось от прожитых зим, как пустой мешок, — перебила его Хейд. — Это даже я знаю.
— Негоже, однако, оставлять твой проступок без наказания, — сказал Откель. — Но убивать мы тебя не станем.
— Что же вы станете делать? — поинтересовалась Хейд.
