Екатерина Фёдорова - Под сенью проклятия
Начну с прислужников верча из этого Новинского верчества, решила я. Глядишь, и доберусь до того, кто знал отца самолично.
Зато теперь я знала, что по отцу родом из тутешей. Значит, правильно делаю, когда прошу у Киримети помощи — под её защитой мне положено быть. А не под опекой Дина и Трарина, норвинских богов, которым молится Морислана.
Потом мысли перекинулись на ведьму, виденную на пиру. Раз она главная в Ведьмастерии, как сказала Арания, значит, сил у неё побольше других. Вот к ней и надо пробиваться, нечего тут на приспешниц размениваться.
Наконец я уснула — и увидела сон, в котором склонялась над нашей речкой Шатеркой, над заводью под яром, где в прошлом году утонула одна из сельских девах. Тихо, лист не шелохнется, ни ветерка, ни дуновенья, и речка Шатерка лежит передо мной гладкая, как стекло.
Я глядела в воду и видела в ней своё лицо, отраженное в речной глади — лицо Морисланы. Волосы лились по плечам, цветом и блеском такие же, как у моей родительницы.
А потом я вдруг очутилась на главной улице Шатрока. Все село высыпало из домов, и я поплыла меж ними неспешной лебедушкой. Вслед глазели парни, одобрительно кивали мужики, перешептывались бабы и зло щурились все наши девки. От таких переживаний я даже во сне взопрела и зарделась.
Наутро сон вспоминался мне со стыдом, смешанным с радостной надеждой. Одно огорчало — я никак не могла вспомнить, в каком платье гуляла во сне по Шатроку. Прямо хоть плачь.
Дверь из покоев опять сторожил Рогор, так что половину следующего дня я проскучала в горнице, вышивая скатерку и пробуя еду, которую прислали для Арании с Морисланой. Зеленый наряд свисал частыми складками с боковины беленой печки. Убирать его не хотелось, ещё помнется.
Вскоре после обеда прибежала Алюня и велела идти к Морислане. Госпожа матушка встретила меня в кресле с высокой спинкой, в светлом платье, как всегда красивая до немоты. Раскиданные по плечам волосы сияли и переливались.
— Подобру тебе, госпожа Морислана.
— Хорошая новость. — Перебила она меня. — Прислужник, готовый намазать вилцы Согерда приворотным, уже найден. Твое зелье настораживается так же, как и зелье твоей наставницы?
— А то. — Я пожала плечами. — От неё у меня вся наука, иначе не можно. Сжечь три девкиных волоса, намешать с приворотным — и давать.
— Бери. — Она кивнула на стол у окна.
На шитой скатерти лежал гребень с темными волосами.
— Иди и принеси готовое зелье. — Царственно распорядилась Морислана.
И вдруг перегнулась, прижав руки к животу, извергла себе на ноги большой сгусток крови, перемешанный с желчью и слюной. Подняла голову, глянула, расширив глаза. Лицо её быстро белело. Прямо на глазах.
— Что. что это?
Дыхание тут же оборвалось, а потом пошло снова, но тяжело, с хрипом и свистом. Мне почему-то вспомнилось, что Морислана всегда дышала легко и неслышно, тише котенка.
Я бросилась к ней.
Перетащить госпожу матушку на постель сразу не получилось — Морислана пожелала сначала сменить платье на чистое. Пришлось звать Алюню. Кончилось это тем, что у Морисланы снова пошла кровь ртом. На этот раз она резко перегнулась вбок, уберегая одежду.
— Ушат волоки. — Приказала я Алюне, когда Морислана наконец вытянулась на кровати. — И простыни. Воду кипящую и ключевую. А ещё кружку для завара.
Алюня крутила головой, глядя с ужасом то на свою хозяйку, то на сгустки крови на полу. Пришлось рыкнуть:
— Беги, что стоишь?
И только тогда она унеслась, споткнувшись о порог и издав тонкий всхлип.
Я осмотрела Морислану как положено. Отогнула веко, губу, глянула на язык. Желтизны не было, но была синюшность. И язык сухой, с белизной. Помяла ей руками живот — мягкий, но болезненный.
Морислана лежала молча. Тяжело, со свистом дышала, и казалась погруженной в свои мысли. Я осмелела настолько, что без спросу приложила ухо к её груди. Сердце колотилось часто-часто, словно госпожа матушка только что пробежалась по лестнице, от входной двери до самого терема над дворцом.
Ох ты ж мать Кириметь-кормилица. по всему выходило, что где-то внутри Морисланы сейчас хлестала кровушка.
Пока я думала об этом, Морислана сдвинулась к краю кровати и, свесив голову, аккуратно извергла на пол целую лужу кровавой рвоты. На этот раз без сгустков, ярко-алую. Словно только что из жилы хлестануло. Помахала тонкими пальцами, прося дать ей тряпку, чтобы вытереть рот. Я подхватилась, сдернула со стола скатерть и сунула тряпицу ей в руки, уже начавшие мелко дрожжать.
После чего понеслась в свою светелку, оставив госпожу матушку одну. Кое-какие травки у меня были. но не все.
А тут и все травки могли не помочь.
У двери светелки меня поджидал Рогор.
— Что случилось? Алюня вся перепуганная убежала, только крикнула, что Морислане плохо.
— Очень плохо. — Поправила я. — Боюсь не совладать, да и нет при мне всех нужных трав. Знаешь здесь какую травницу? Беги к ней, скажи, что кровь из кишков хлещет, да изо рта бежит. Пусть несется со всем припасом, что есть.
Он исчез, а я побежала за семицветом и трясицей. Когда вернулась, у кровати Морисланы толклись все три девки — Алюня, Вельша и Саньша.
А скатерть в руках госпожи матушки была окровавлена, почитай что вся. Я выхватила из рук у Саньши кружку, сыпанула туда полную пригоршню семицвета, наспех перетерев в жмене. Рявкнула:
— Вареную воду!
Вельша плеснула из ковша кипятка, едва не обварив мне руки. Я застыла у кровати, выжидая, пока трава заварится. Морислану тем временем опять вывернуло кровью, Вельша едва успела подставить ушат. Это смерть, подумала я, глядя на ярко-алый круг, плескавшийся в узких берегах ушата, сбитых из тонких досок. На полу Алюня подбирала тряпкой лужи крови.
И все же я сунулась к умиравшей с кружкой, в которой медленно — Кириметь-заступница, как же медленно! — отмокали обломки сухой травы. Подняла ей голову, прижала глиняный край к синим губам, надавила на подбородок.
— Пей.
Морислана глянула таким взглядом, словно я все удалялась и удалялась от неё. Но кружку выпила, хоть и через силу, давясь и захлебываясь. Потом хрипло выдохнула:
— Наклонись. Ко мне.
Я низко склонилась над кроватью, и она вцепилась дрожащей рукой мне в волосы, притянула так, что моё ухо почти прижалось к её губам.
— Старшая. Ты — старшая. Аранию тебе. гляди за ней. Убереги. Глупая.
Она хотела ещё что-то сказать, но тут двери с грохотом распахнулись, и горницу заполнили встревоженные люди. Тут была полная женщина в темном платье, с корзиной, полной травных мешочков, служанка с горшком, исходившим паром, незнакомый мне мужик в богатом одеянии. или я его где-то видела?
