Александр Борянский - Гней Гилденхом Артур Грин
Мы заказали по пицце с грибами и один яблочный пирог на всех.
Все-таки что бы каждый из нас ни думал, а рыцарское жалованье дает возможность неплохо жить в Златограде. Дважды в день мы ходим в таверну, где чисто и где вкусно готовят. Я могу наблюдать закат, когда наступает очередь дежурства на пристани. Когда на стенах и на берегу в дозоре кто-то другой, можно уходить в лес и бродить там, представляя, как жили в нем древние альфы еще до основания Лунной Заводи. И, конечно, боевое искусство, — ведь мы совершенствуемся под руководством Луция, семь раз в десять дней обязательно. Но тут уже жалованье не при чем. А вот если Луций выдаст сегодня, допустим, два золотых, то, прибавив сохраненный синий золотой, я смогу завтра же купить в лавке столичное новшество: изящный, расписанный драконами чайник из тонкого-тонкого стекла, и такие же чашки — целый набор, и пить по вечерам чай с Гаем и Квинтом не из обычных кружек, а по-настоящему.
Пиццу принесли. Мы стали есть.
Но все-таки чтобы побывать в Лунной Заводи или хотя бы в Аристоне, рыцарского жалованья даже за целый год, даже за два года не хватит. Если вздумать туда отправиться по собственной прихоти, а не по приказу. Когда по приказу — платит казна. Но приказа такого никто не даст, и не потому что мы плохие бойцы и не нужны Королю, а потому что мы нужны ему именно здесь. Мы специализированы для защиты, мы созданы, чтобы готовиться к драке, ожидать драки — и драться ради далекой Лунной Заводи, которую никто из нас скорей всего так никогда и не увидит.
Вчера перед сном, после праздничного ужина меня вдруг сковало страшное напряжение — по отношению к востоку. Я вышел на стену и долго всматривался в темноту. Мы должны ждать, мы обязаны ждать нападения с востока или с севера, хотя комиссия установила и все знают, что на востоке развалины и никого нет. Но на западе и на юге мир, война оттуда больше не придет.
— Вкусная пицца! — сказал Анк.
Да, пицца действительно была замечательная. И я обязательно куплю завтра расписанный драконами чайник. И когда-нибудь отдам жизнь за Позолоченный Дом, за свой замок. А лучше сохраню и себя, и крепость. Но даже если я еще двести, триста лет простою на стене, вглядываясь во мрак, меня не покинет исконно селентинская тоска по кораблю, увозящему увы кого-то другого в неведомый славный край…
По золотой молнии, пронзающей синий простор.
Вечером я ложился спать, предвкушая завтрашний день.
Луций выдал всего один золотой. Вместо двух — всего один. Но — белый! Таких монет в Златограде, по-моему, еще не было. Белый золотой! А это значит, что завтра, в одиннадцать утра, перед воинскими занятиями я не спеша зайду в лавку, которая уже, конечно, будет открыта, и положу на прилавок кругляшок белого золота. А получив товар, унесу с собой сохраненный синий золотой и, не исключено, даже какую-то сдачу.
Вообще если не увлекаться охлажденным шоколадом, то периодически можно приобретать в лавке что-то стоящее. Но воину и не пристало увлекаться холодным шоколадом. Летом я купил свиток лучших изречений Селентина Александра, составленный в 25-м и последний раз изданный в 300-м году в столице. Там так и написано:
Шальной стрелою замка не удержишь.
Воин! Согрей шоколад над огнем.
Зато чай — изысканный напиток, многие его не понимают, да многим он и не по карману. Недаром чайный набор ждет меня в лавке чуть ли не с прошлого полнолуния. Где-то раз в две доли я заходил им просто полюбоваться, но у меня никак не случалось ни трех синих, ни трех зеленых, ни одного белого золотого… Белый золотой — новое слово в истории Селентины!
С такими благостными мыслями я и уснул.
— Гней! — громко позвал кто-то в самое ухо.
Я открыл глаза.
Передо мной стоял Квинт в полном боевом облачении. Квинт, который ночью должен был дежурить на стене.
Я вскочил и схватился за меч. Отдернул шторы. Едва светало.
В зале уже звенели латы, щиты и мечи.
— Пошли! — сказал Квинт. — Бригадир зовет.
Я опустил оружие на подставку, расслабил мышцы — и понял, что проснулся.
Спустя пять минут семь тяжелых пехотинцев построились на площадке для тренировочных занятий. Как всегда, по росту: Гай, Марк, Юл — передо мной, Тавр, Квинт, Анк — после меня. Тяжелые ботинки, поножи, кольчуга, дополнительные латы, шлем с забралом и, конечно, щит — тело полностью защищено от прикосновения чужого железа. Простой ополченец, не рыцарь, даже не смог бы носить привычный для нас почти абсолютный панцирь. То есть носить, наверное, смог бы, но пользы от него как от воина не было бы уже никакой — чтобы сохранить ловкость и движение при такой тяжести, необходимо особое искусство. Поверх доспехов — шелковая одежда: синяя ткань и золотая молния.
Все как обычно. Только встали мы очень рано даже для Златограда. И еще все семь, никто не остался на пристани.
Рядом с Луцием стоял человек в сером плаще. Я видел его впервые.
— Щит на руку! — скомандовал Луций.
И началось.
Перестроение, потом перестроение по ходу, для защиты и для атаки, индивидуальные упражнения, выпады, развороты, защита с мечом, отражение ударов… Я действовал, как учил бригадир, стараясь избежать инерции и не сбить дыхание.
По команде мы остановились.
Человек в сером плаще подошел вплотную ко мне и, глядя прямо в глаза, спросил:
— Сколько лет?
— Два.
— Первое деяние?
— Лесной бой с альфом. Один на один.
— Результат?
— Пленение противника.
Взгляд человека в плаще изменился, в нем появилось уважение. Конечно: против альфа, в лесу! Один на один!
Два года назад я встретил в лесу лучника. И ведь он действительно был альфом! Правда, когда я обнажил меч, он тут же бросился бежать с криком: «Господин Гилденхом, не убивайте!» — но меня спровоцировали зеленые глаза, и я устремился в погоню. Я привел его связанного к Луцию, Луций вызвал из таверны Фавста Эдуарда, а Фавст Эдуард сказал: «Здравствуй, Дон. Где мясо?» И мой пленник стал оправдываться, мол, третий день ему не попадалось крупной дичи, но уже завтра, согласно контракту… Однако Луций все равно засчитал Дона в качестве первого деяния и с лета 309 года пошел мой отсчет возраста. (Позже я узнал, что охотник Дон за два года до того стал первым деянием Гая, Квинта, Марка и Юла, только они поймали его все вчетвером.)
— Гилденхом Артур, — сказал человек в плаще, — ты пойдешь со мной.
Я посмотрел на бригадира.
— Артур Грин! — сказал бригадир. — Ты пойдешь с ним.
И хотя из нас семерых пятеро именовались Гилденхом Артур Гринами, все поняли, что речь идет обо мне.
«Ну, Гней, — сказал я себе, — теперь держись!»
