Анна Алмазная - Целитель судеб
- Думаешь, она его защитит?
- Она обещала, - выдавил тогда Рэми.
- Она любит обещать... но никогда ничего не делает...
Это было последним, что Рэми помнил. Тогда внезапно окрасились окна красным, вождь вздохнул огорченно, и Рэми внезапно перестал чувствовать боль.
А потом был успокаивающий голос богини, мягкое возвращение в собственное, уже исцеленное тело, и слова... слова... Опять слова и ничего кроме слов. Богиня любит его? И в очередной раз дала ему умереть, да как умереть? В этой проклятой Виссавии всех так "любят"?
Вождь, несмотря на свое безумие, был прав - в этой Виссавии никому доверять нельзя. Тем более, нельзя доверять богине, которая так легко играет с их судьбами.
- Мне надо идти, - сказал Рэми, выхватывая у хранительницы тунику и запоздало устыдившись своей наготы. Впрочем, к чему стыдиться наготы перед слепой женщиной?
- Что это за знаки на своде? - спросил Рэми, поспешно одеваясь.
- Древний язык. Виссавийцы о нем уже почти забыли.
- Чего ты опять хочешь? - спросил Рэми, завязывая на талии широкий пояс.
Виссавия справлялась с оживлением телохранителя гораздо лучше Мираниса - Рэми не чувствовал даже тени усталости, лишь мышцы слегка ныли и пока отказывались до конца слушаться.
- Ничего, - пожала та плечами.
- И я могу вернуться к принцу? - резко спросил Рэми, чувствуя, что его снова затягивают в словесную перепалку. А в словах он был не сильно-то силен. Он любил действовать.
- Ты тоже хочешь оставить меня одну? - гораздо тише спросила хранительница. Впервые в ее голосе Рэми уловил усталость, и ему на мгновение стало стыдно. Но Рэми тотчас же вспомнил о Мире, до которого в любой миг мог добраться Элизар, и посмотрел на хранительницу уже иначе, с легким презрением.
- Хочешь оставить моих сестер на милость безумца?
- Ты хотела сказать - вашего вождя, - ответил Рэми, поднимаясь с алтаря и становясь босыми ногами на неожиданно теплый пол. - Я должен вас пожалеть? А кто пожалеет меня? Принца? Мою семью? Или ты думаешь - я игрушка? Меня можно безнаказанно убивать? И так убивать? Верни меня к Миранису, и мы уйдем из Виссавии. С меня хватит. И если выбирать между дракой с Элизаром или Алкадием я выберу Алкадия. Безопаснее будет.
Рэми ловко натянул штаны и легкие, домашние сапожки. Потом подвязал волосы тонким шнурком, чувствуя себя с каждым мгновением лучше. Он сам не понимал, к чему сидит здесь и слушает хранительницу, когда ему необходимо бежать к Миранису.
- Иди, - неожиданно легко согласилась хранительница. - Но сначала посмотри на это.
Она внезапно коснулась пальцами висков Рэми, и раньше, чем он успел неосознанно отшатнуться, вокруг вновь потемнело.
Когда мрак развеялся, Рэми сообразил, что находится уже в другом зале: меньшим, щедро освещенным солнечными лучами. На некоторое время Рэми ослеп. А когда его глаза привыкли к яркому свету, замер: в нескольких шагах от него, у ведущей наверх широкой лестницы, стоял вождь.
Белоснежные одежды дяди были выпачканы пятнами крови, длинные, черные волосы растрепались, в глазах серебром горело безумие, смешанное с его силой.
Рэми неосознанно отшатнулся, шагнул назад и остановился, услышав голос хранительницы:
- Он тебя не видит.
Вождь наклонился над лежавшей у его ног фигуркой, наматывая на палец черный локон. Фигурка задрожала, а Элизар, опустившись перед ней на корточки сказал:
- Теперь ты тоже меня стыдишься?
- Пощади, - плакала фигурка, в которой Рэми с трудом узнал Рину.
Она пыталась отползти в сторону, но рука вождя удержала ее за запястье, заставляя остаться на месте.
- А зачем? - усмехнулся вождь. - Мне понравилось причинять людям боль. Это гораздо приятнее, чем им помогать. Да, моя сестренка, теперь меня никто не остановит. А ты готовься к судьбе обычной женщины. Если тебя только осмелится кто-то излечить... кто-то защитить, он умрет.
- Ты мой брат, прошу...
- Я ничей брат. А ты - моя новая игрушка. Ты так смешно плачешь, что мне интересно тебя мучить.
Вождь медленно поднялся, отвернулся и пошел к ступенькам. С каждым шагом кровь сходила с его одежд, оставляя их ослепительно-белыми, а на улице все громче и громче взвывала буря, пытаясь ворваться в огромные, стрельчатые окна.
Рина сжалась в комок, затряслась от рыданий. Рэми хотел подбежать к ней, но раньше, чем он шаг успел сделать, из перехода выскользнул в залу Арам. Мальчишка-советник вкрикнул и бросился к Рине, но остановился, когда его зло одернули:
- Не смей мне помогать, не хочу, чтобы он и тебя...
- Моя госпожа, - бледнел Арам.
- Ничего, - Рина, перестав рыдать, с трудом поднялась на ноги, пряча изувеченное лицо под капюшоном белоснежного плаща. Пошатываясь, направилась к лестнице. Арам не двигался. У ступенек она остановилась и сказала:
- Надеюсь, что он убьет меня скоро и быстро, не как этого мальчика. Никому не рассказывай о том, что видел... я не хочу, чтобы мне сочувствовали. - Рина пошатнулась и задрожала от рыданий.
Арам вновь метнулся к ней, но остановился, услышав:
- Нет! - в голосе Рины билась истерика. - Не тронь меня! Пусть никто меня не трогает... Мне никто не поможет!
Вокруг все подернулось рябью, и Рэми вновь вернулся в храм богини. Долгое время он так и стоял, глядя в пол невидящим взглядом. Он вспоминал свежий шрам на щеке Арама, его усталые, опустошенные глаза, дрожащие губы. Он видел перед собой трясущиеся плечи Рины и слышал бесконечно повторяющуюся фразу: "Мне никто не поможет!"
- Что я сделаю? - шептал Рэми, чувствуя, как окатывает его с головой бессилие. Просто уйти из клана? Забыть и о Рине, и об Араме? А он сможет? Теперь, когда это увидел? Когда услышал ее тихое: "Мне никто не поможет!" Когда понял, наконец-то, как больно бьет по виссавийцам безумие Элизара. Его дяди...
- Что я сделаю? Что?
Рэми посмотрел на хранительницу, пытаясь на ее беспристрастном, лишенном глаз лице найти ответ на свой вопрос. И он нашел, достаточно быстро. Только ответ ему не понравился, и Рэми передернуло от собственных мыслей:
- Хочешь, чтобы я убил его и стал вождем Виссавии?
- Если другого пути нет... - холодно ответила хранительница. - богиня не будет возражать.
- Ты говоришь это так просто? - искренне удивился Рэми.
- Он же убил... тебя.
Рэми опешил: ее лицо все так же было спокойно, как будто в этом храме они обсуждали нечто незначительное, а не убийство вождя Виссавии. Неужели она настолько бесчувственна? Но она же человек. Или в этой проклятой Виссавии уже не осталось людей?
