Олег Фомин - Неостывшее сердце
И, наконец, медведи — господствующая элита, которая процветала в городских руинах. В малом числе, не самые умные, но державшие в подчинении остальные расы за счёт силы. Сокрушительной силы! Пробирали мурашки, стоило лишь вообразить или, не приведи Бог, увидеть их. Настоящие медведи — карлики по сравнению с ними. А потому их власть опиралась на страх. Беспощадные крысари с глухим разумом, правда, кидались на медведей, словно ныряли в мясную утопию. А вот волки боялись, а половина из них даже слушались взамен на покровительство и защиту — либо слишком тупые, либо чересчур трусливые. Бежать от медведя было глупо: один его шаг — это один волчий прыжок. Такой исполин мог свободно нестись по городу, разбивая здания, как витрины. Нападать на него — ещё глупее.
И в городах вожаками крупных стай волков-оборотней становились не их сородичи, а именно медведи. Тираны под шкурой благодетелей, они заставляли своих серых слуг добывать им пищу, почти ничего им не оставляя, хотя показывали это чуть ли не актом самопожертвования. Они стравливали свои стаи друг с другом, но притом между собой медведи умудрялись ладить без явных конфликтов. Когда такие всё же происходили, крови проливалось море…
Противостояли медведям и их приспешникам разве что очень большие стаи волков, близкие к ордам, с умными и свирепыми вожаками.
Медведи объединяли вокруг себя волков. Но были и группы из самих медведей. И подчинялись они… нет, не медведям… Крысарям! Тем самым разумным прослойкам оборотней, которые растворялись внутри каждого вида. Крысари только из этой категории монстров доживали до величин медведей. Последним же недоставало мозгов для контроля за столь громадной армией. Не всем, по крайней мере. А у крысарей к зрелости голод приутихал, и они могли действовать довольно расчётливо.
Но кто бы ни правил мутантами: волк, медведь или крысарь, — беспредел был всегда. Охотились для вожаков, которые обделяли своих и поедали кого-то из них, если те возвращались без добычи. Низшее население, в основном, не противилось, потому что выжить в городах поодиночке было невозможно: людей и животных почти истребили и питались трупами чужих стай, разорение которых требовало сплоченности и помощи вожаков.
Однако смирялись не все… Волки-отшельники и мелкие стаи покидали город и сновали по степям и лесам. Здесь была уже их земля, здесь воевали, сливались и распадались уже свои стаи. Здесь укоренилась своя деспотия.
Но здесь же находили пристанище не только монстры…
* * *Отец отложил ручку и посмотрел в пустое окно: сквозь гудящий свист метели ему послышались лай и рычание.
Взгляд оборотня беспокойно пал на дочку. Сердце кольнуло.
«Неужели они пошли на штурм!?»
Он внимательно различал далёкие звуки и принуждал себя мыслить без эмоций…
Нет, дом они пока не атакуют.
Судя по всему, снаружи началась бойня.
Но между кем и кем? Если они решили утолить голод, убив одного из своих, то навряд ли: несколько часов назад хозяин избы застрелил их родича, чтобы они не торопились идти за девочкой. Так быстро они проголодаться не могли.
«Значит, на них напала другая стая… Хорошо. Это замедлит осаду.»
С той стороны стекло полоснула струйка крови. Предположение подтверждалось.
Хотелось бы ещё знать, что за стая. Та, которая заключила в плен его с дочерью дом, пришла с юга. Её состав близился к двумстам. Поэтому вторые налётчики не должны были уступать по числу, если осмелились сцепиться. Вожаки-то у них далеко не примитивы.
Отец маялся, ходя взад-вперёд, но потом снова уселся на табурет, подумав, что шум шагов разбудит дочь. Оставалось только безучастно ждать…
«Вот почему я не люблю рыбалку. Закинул удочку и жди. От тебя ничего не зависит,» — открыл он с натянутой улыбкой. Веселее не становилось.
Он просидел долго. Так ему показалось. Время в подобных ситуациях измерению не поддавалось. Звуки грызни до сих пор шевелили воздух в доме, давя на нервы.
«Секунды, минуты — резина… — думал оборотень. — Лежал бы сейчас с какой-нибудь студенткой под одеялом — прошли бы незаметно…»
Внезапно в окне появилась волчья морда…
С дрогнувшим дыханием и сожалеющим, молящим о чём-то взором оборотень смотрел на неё и не собирался прогонять. Раньше — да, но не в этот раз. Он знал её.
Пасть в окне злобно скалилась, но не выражала полного безумия.
Это была белая волчица, предводительница Восточной стаи, которая численностью вчетверо проигрывала Южной. Ввязаться в эту драку почти равнялось самоубийству для неё и стаи. Но у волчицы имелось на то оправдание, и хозяину обречённого дома было о нём известно. Она хотела забрать его дочь. Не убить, как все остальные, а забрать. И преследовала их обоих ещё задолго до того, как они тут поселились. И даже до всей этой истории с оборотнями.
Она была матерью девочки…
Отец вспоминал, были ли они с ней когда-нибудь счастливы вместе… Да, наверное. В университете, когда ещё не были женаты…
Он взглянул на дочь.
«У неё мамино лицо. И волосы точь-в-точь как у неё — каштановые горные реки, неспокойные, вьющиеся.»
Он перевёл глаза на рычащую, запачканную кровью волчицу.
«Неужели в детстве ты была таким же ангелом?»
Волчица повернула голову куда-то вдаль. Гневно сморщилась и исчезла. Далее разнёсся её пронзающий вой… Человек-волк понимал её сигналы. Она трубила отступление.
От цели своей она не откажется. Заляжет где-нибудь на окраине леса и станет наблюдать, продумывать… но только не уйдёт. Не в её характере, бывший муж это знал.
Около дома теперь валялось полно мёртвых туш. О кормёжке переживать больше не стоило. Но как на такое отреагирует их лидер? Его это может всёрьёз разозлить, и он двинется напролом. Если он понёс в этой стычке значимые потери, тогда, раз уж на то пошло, он не поскупится десятком волков — на столько примерно у хозяина дряхлой крепости хватало боеприпасов и личных сил.
И все эти расточительные траты смертей ради смерти одного создания.
В колыбели по-прежнему сияло солнце.
И отец не уставал ни глядеть, ни страдать, ни мечтать… Теплота приливала к берегам души, когда получалось хоть ненадолго забыть о всём чёрном и багровом вокруг.
Спящая в своей обители девочка, отрешённая от тёмной реальности, видела сейчас что-то сказочное, светлое и счастливое, недоступное её отцу, который не смыкал глаза несколько суток. Может, там она — бабочка, разноцветная и невесомая, летающая меж цветов и дневных бликов. Или королева садов в замке, сотканном из благоухающих трав и серебристых паутинок, где щебечут ей песни воробьи, а белочки шьют новые платьица.
