Марина Дяченко - Оскол
- Три недели?!
- Или меньше.
Тишина. Подрагивал пламенем ночник.
- Если я сейчас убегу, - сказала девушка почти спокойно, - у меня есть шанс...
Рукодельница улыбнулась уже откровенно:
- Вам не убежать. Это Оскол.
- Мой отец озолотит тебя...
- К чему мне золото, если я не могу жить без Яра? Я не предам его. А упущу по недосмотру - он посадит меня в подвал, и я не увижу его долго, долго... Нет. Я буду внимательна.
- Если Сотка возьмет замок...
- Он не возьмет. И знайте, княжна... Ви говорили с Яром достаточно, чтобы назавтра ощутить его отсутствие. Не знаю, сколь сильна ваша воля - случалось, уже после нескольких дней люди не могли противиться... ТЯГЕ. Предпочитали скорее сдаться, чем терпеть.
- Я предпочту умереть, - сказала девушка сквозь зубы.
Женщина опустила глаза, и спицы в ее руках замелькали быстрее.
*
"...А тем временем воевода, тот, что служил старому князю, собрал свое войско и двинулся в путь. И пока тянулось большое войско лесом и степью, все думал воевода - как одолеть замок? Ведь с того дня, как выстроили Оскол, никому еще не удавалось взять его ни приступом, ни измором, а хитростью и подавно... Но знал воевода, что дни текут, что княжна гибнет, и если не взять замок сразу, то вскорости поздно будет..."
*
- ...Зачем вы так поступаете со мной? За что? Чем я провинилась, неужели только тем, что мой отец способен собрать войско сильнее вашего?
Голос ее был как вода. Внешне спокойный поток - за минуту до буйных порогов.
Яр Сигги Оскол оторвал глаза от потрепанной рукописи, лежавшей у него на коленях; Яна сидела на подоконнике, отделенная от весеннего неба только тонкой позолоченной решеткой.
- Чем я обидела вас, Оскол? Почему вы делаете ЭТО со мной?
Она говорила ровно. Даже аристократический холодок слышался в ее голосе, сквозняком проходился по комнате, вплетался в поток ветра, льющийся из окна; Оскол молчал.
Девушка рывком поднялась. Прошла через всю комнату, остановилась перед запертой дверью; костюм для верховой езды, тот самый, в котором ее взяли, делал ее похожей на подростка. Узкие бедра, узкие плечи, гневно сузившиеся глаза.
- Пустите меня!!
И она ударилась в дверь всем телом. Секунда - и она ударилась бы снова, но он успел перескочить через резной столик и ухватить ее поперек туловища.
- Княжна...
От нее исходил еле слышный древесный запах - будто она искупалась в березовом соке.
- Княжна... Никто не обидит вас. Никто не причинит вам зла.
Она вырвалась.
Он подумал, что она похожа на белку. Настороженная, в любую секунду готовая оказаться на противоположной стороне комнаты. Пусти ее в лес - только хвост мелькнет; теперь, в неволе, ей остается крутить колесо бессмысленных разговоров и кидаться со стены на стену...
Он подобрал с пола рукопись. Уселся в кресло и закинул ногу на подлокотник; когда-то он всерьез собирался покорить весь мир. Когда-то чужая привязанность давала ему силу, и он ощущал себя едва ли не всевластным...
- Княжна... Не надо бояться. Ничего страшно с вами не происходит. Сотни людей так живут - и ничего...
Ему захотелось прополоскать рот - такими фальшивыми получились слова.
Она снова метнулась из угла в угол.
Шаги за дверью. Возбужденные голоса.
- Господин... Чужое войско под холмом!
Он не удержался и снова посмотрел на нее.
Со всем своим торжеством, со всей гордостью, на которую способна семнадцатилетняя девушка, княжна Яна вскинула точеный подбородок и заглянула ему в глаза:
- Это Сотка! Вот и все, Оскол.
*
"...и порядки в замке, и людишек многих знал; послал он посольство под белым флагом, но только для виду. Понимал, что похититель не отступится; не уговоры, не договоры - иная цель была у посольства, тайная. Кому надо знак передали - и явился к воеводиному костру из замка человек. В ночь..."
*
- ...и тебе удачи, побратим мой Лабан.
- Нет моей удачи, Сотка. Не дразни демонов, призывая пустоту.
Прикрыв глаза, можно было поверить на секунду, что костер горит посреди безлюдной степи, и что кроме этих двоих, примостившихся по разные стороны пламени, в округе нет ни души. Ни людей, ни лошадей, ни заостренной стали.
- Открой нам ворота, побратим, - скуластое лицо Сотки оставалось бесстрастным.
Его собеседник отвернулся:
- Ты предлагаешь мне славную смерть? Во искупление жалкой жизни?
Сотка подался вперед:
- Ты отомстишь. Отомстишь ЕМУ. Он не верит, что его раб сумеет предать его; я разрешу тебе заглянуть в его удивленные глаза - перед смертью.
- Его смертью или моей? - медленно спросил его собеседник, поднимая лицо к подернутому звездами небу.
- Побратим... Открой ворота изнутри. Я помню тебя в бою. Ты воин, ты мужчина; неужели твоя ненависть молчит?!
- Моя ненависть...
Собеседник Сотки загляделся на огонь. Пламя отражалось в его глазах. Желтое, исступленное пламя.
*
"...Как рассвет сменяется утром, а утро полднем, а полдень скатывается к закату, а закат догорает, чтобы обернуться ночью - так менялись краски на лице ее, потому что металась она между надеждой и яростью, гордостью и страхом. И металась она, подобно блику от зеркала, и непостижима была, как блик... И глядел на нее господин похититель ее, и удивленным было лицо его..."
*
Среди ночи загрохотали сапоги. Тревога; уже потом, потом в свете факелов притащили связанного - Оскол плотнее запахнулся в плащ, как будто от ненавидящего взгляда можно защититься грубой тканью.
- Предательство, господин! Измена...
- Убей, - глухо сказал связанный.
Оскол отвернулся. Никто из служивших ему не решался ранее на отступничество. Должна быть цель дороже жизни - вот, у бывшего друга нашлась такая цель...
- Не желаю более тебя видеть, Лабан.
- Нет!! Лучше убей...
- Прощай. С тобой поступят милосердно.
Уже на стене изменник ухитрился вырваться из цепких рук - а, может быть, его и не удерживали. Прыгнул, на мгновение распластался в воздухе, как наконец-то освобожденная птица.
Глухо стукнуло о землю тяжелое тело. Скатилось в ров.
*
- ...Посмотрите, княжна, сирень цветет!..
Внутренний дворик замка тонул в белом и фиолетовом.
Она похудела и осунулась. Даже не глядя на нее, он ощущал ее присутствие. Он мог бы вообще не глядеть в ее бледное узкое лицо - но взгляд возвращался, как привязанный.
Вчера ночью она пыталась покончить с собой. Попытка была слабая, нерешительная; девочки боятся боли. Ее мучили теперь тоска и стыд - а он делал вид, что ничего не знает. Что ему забыли доложить...
Странно, как на этом подростковом теле приживаются круглые, будто две половинки луны, тяжелые груди...
