Юрий Кондратьев - Чужие среди своих
Оружия у меня практически не было, только две одноразовые стрелялки с мелкашкой (в простонародье под названием “шпингалет”) и нож-лисичка. Большего я брать не мог, в Ростове милиция производила обыски, и если бы нашла боевой пистолет, это могло обойтись очень дорого. А стрелялки очень маленькие, их легко было спрятать от обыска. Но в любом случае, это два выстрела практически в упор, уже не в одиночку уходить на тот свет. Уж если при испытаниях эта пулька стенку железной бочки пробила (правда патроны я взял усиленные, спортивные), то на человека сойдет. Впрочем, я неправильно «человека» упоминаю, в него стрелять не смог бы, а в бандита… Это — не люди!
Лежа на второй полке я взвел их и направил на дверь; если ее взломают, целиться и раздумывать будет некогда. Раскрытый нож положил на колени.
После нескольких ударов по нашему купе шум и мат удалился дальше. Минут через пять в нашем вагоне стало тихо, похоже, никто не рискнул им открыть, а взламывать они не стали, ушли дальше. Все же какой-то отдаленный шум и даже выстрел я услышал, несмотря на двойное оконное стекло и шум поезда. Значит кому-то очень не повезло…
Странное дело, но после их ухода у меня стали дрожать руки, наверное, я их слишком долго напрягал, чтобы успеть сдвинуть рычажки на выстрел, конструкция-то неудобная, не то что у нормального оружия. А скорее всего просто запоздалая реакция страха, чего уж там греха таить. Только минут через 10 я смог снять стрелялки с боевого взвода. Естественно, старался делать это аккуратнее, не дай Господь сорвется на выстрел, тогда соседи точно инфаркт получат, ведь до сих пор скованы ужасом, даже в полумраке видно. Да и не подозревают они о том, что я ими вооружен. Уснуть, разумеется, было трудно, но памятуя, что снаряд дважды в одну воронку не падает, попытался хотя бы расслабиться. Вроде удалось… Утром бледная проводница сказала, что в соседнем вагоне они кого-то убили и выбросили из поезда.
В другой раз, где-то возле Назрани, когда я сидел на нижней полке и болтал с соседями, вдруг раздался очень сильный хлопок и на меня обрушилась масса стеклянных крошек. Сработал инстинкт — успел закрыть лицо руками. Конечно, надо благодарить тех, кто догадался делать вагонные стекла особой конструкции, что разлетелось оно мелким крошевом, а не обычными кусками. Только несколько царапин на внешней стороне кистей рук. Зато к выступлению дедом Морозом или Снегурочкой наверняка был готов, сверкал — что твоя новогодняя елка, как раз сидел с подветренной стороны. Чтобы вытрясти из себя все эти красивые “блестки”, пришлось раздеваться догола, выгнав соседку из купе. Мужчины остались, помогали мне одежду вытряхивать. Пока они трясли мои шмотки, я поневоле исполнял танец маленького эскимоса, благо кто-то догадался на меня одеяло накинуть. Ведь из отсутствующего окна дул отнюдь не летний ветерок, чай декабрь уже был. Ну а потом пришлось нам выдумывать, чем этот проем закрыть. При отсутствии гвоздей и молотка, какими-то подручными железяками, включая женские шпильки (соседка, благо, тоже свою лепту внесла), кое-как и кое-чем прибили одеяло к деревянной раме. Сифонило всю ночь здорово, утром весь угол моей полки инеем был покрыт, но проводница нам одеял кучу выдала, из своих запасов, спасибо ей. А когда выметали это стеклянное крошево, среди него нашли две картечины. Тут уже ясно стало, отчего два стекла вдрызг. Ведь от простого камня только одно стекло бы и разлетелось, второе бы уберегло нас от холода. Впрочем, тут уже целиком наша вина. Заболтались, забыли железное правило, что с наступлением сумерек окно нужно плотно зашторивать, недаром проводники об этом предупреждали, даже в мирное застойное время. Вот у какого-то запоздалого прохожего и не выдержали нервы, когда в проносящемся мимо него поезде освещенное окошко увидел. И лупанул он из ружья картечью, сделал нам замечание…
Но, кажется, самой трудной оказалось одна из предпоследних поездок. Возвращался из Грозного и опять не повезло, снова купе. Но мало этого, моими соседями оказались три молодых, лет по 20–25 — чеченца. Моя полка была нижняя, но они расположились по-хозяйски возле столика, не обращая на меня внимания. Я забился в угол возле двери, уже поняв, что в нем мне придется провести весь рейс. Выложив на стол пищу и бутылки коньяка, они начали “гудеть”. То, что наступила ночь, им абсолютно не мешало. Накачавшись до определенной степени, они соизволили заметить меня и понеслись пьяные бредни.
— Эй, Иван, садись жрать, нам все равно все не съесть, придется выкидывать. А то будешь потом говорить, что чечены жадные…
Пришлось мне собирать все моральные силы и максимально вежливо отказываться, упирая на то, что перед дорогой очень хорошо кушал. Тогда они вытащили карты и стали звать в игру, говоря, что им как раз четвертого не хватает. Опять пришлось отказываться, мол не умею. Но тут пришли к ним какие-то их дружки и они отвлеклись от меня. Дружки, правда, заметили меня сразу и спросили у них удивленно, почему они не выкинули отсюда эту русскую свинью. Уж не знаю, что у них в пьяном мозгу сидело, но они сказали, что законы гостеприимства надо блюсти, пусть сидит, он не мешает. И на том спасибо!
В этот рейс я взял семейную реликвию жены, которая передавалась у них из поколения в поколение, офицерский кортик, принадлежавший их предку, морскому офицеру. Поняв, что он мне может надобиться, когда увидел своих соседей, выйдя в туалет я постарался его расположить так, чтобы смог им легко воспользоваться. Не скажу, что он удобен был, уж очень длинный, на всякие части тела давил, но выдернуть его сразу можно было.
В общем, в этом рейсе спать по-нормальному мне совсем не пришлось. Кушать тоже. Только иногда выходил покурить. Заснуть я боялся, ведь разговоры у них на смешанном русско-чеченском велись и уж совсем не дружеские. Как всегда про собак неверных, что наконец-то их время настало за все расплатиться, все обиды русским припомнить. И нет-нет, а падал в мою сторону вгляд ненавидящий. И, видимо, чтобы уязвить меня посильнее, все эти угрозы и обещания неверных собак на кусочки порезать, они именно по-русски говорили. Собственно, и по-чеченски я понимаю неплохо, но там тоже одни угрозы сыпались и обещания, что всю Россию на колени поставят.
Этот рейс вообще какой-то особенный был. Частенько слышались выстрелы, как одиночные из пистолетов, так и автоматные. Может, какая-то их банда решила в Москву съездить? Ребятишки явно развлекались, в окна пуляли. В нашем купе одна пьяная бригада сменяла другую, игра в карты и пьянка не прекращались. Дверь тоже ни разу не закрывалась, кого стесняться-то джигитам на своей земле? Но это и к лучшему, а то из-за дыма наверняка можно было бы задохнуться. Мне зверски хотелось спать, порой сознание или слух отключались, но иногда щипая себя, все же удавалось как-то держаться, даже не знаю как. Перед вокзалом Ростова купе наконец-то очистилось от гостей, и мои соседи стали принимать какой-то полутрезвый вид. И разговаривать пытались со мной уже почти дружески. Впрочем, разговаривать я уже не мог — не соображал, сутки в таком бреду, только что-то спонтанно поддакивал. Обыска почему-то совсем не было; грохоча сапогами по коридору промчались спецназовцы, кого-то вытащили из какого-то вагона, несколько коротких воплей и обычная вокзальная шумиха. Когда отъехали от Ростова, соседи сказали, что они уходят в ресторан, и я наконец-то позволил себе уснуть, правда, так же сидя. Но, чтобы не проспать их возвращения, я поставил локоть так, чтобы открывающаяся дверь меня по нему зацепила.
