Екатерина Медведева - Госпожа Тренога
Он помолчал. Недобро усмехнулся:
— Не узнаешь любимого брата? Тебя тоже не узнать, сестричка.
И снова окинул ее неуютным масленым взглядом с ног до головы.
— Ты почему в черном? — спросил. — Монашка, что ли? Хотя нет, монашки так юбку не задирают.
«Совсем не похож на меня», — снова подумала она.
И сказала тихо:
— Пойдем, я провожу тебя к бабушке.
С приездом братца ничего не переменилось в доме. Все так же вскипал для бабушки кофе, копился в корзине гусиный пух, суетилась Блерте, выполняя тысячу разных дел. А Грен не делал ничего. Поздно ложился, поздно вставал, ел за троих, слонялся по комнатам, листал книги, трогал маятник старых часов. «Детство вспоминает», — думала Блерте. А когда он рассматривал пауков на стенах, буфет с щербатыми чашками, старые тусклые обои, ей становилось стыдно. Не столица, уж да!
Их дом был невелик: гостиная, кухня и две спальни.
— Где же ему постелить? — растерялась Блерте, и бабушка пожала плечами:
— Чего мудрить? Детьми вы делили одну комнату. Его кровать до сих пор стоит напротив твоей. Только ширму возьми с чердака.
Теперь, переодеваясь за ширмой, Блерте как будто чувствовала взгляд брата. А он посмеивался, замечая ее смущение, и опускал глаза в книжку.
— Подружки у тебя есть? — спросил как-то. — Позвала бы в гости парочку посмазливее.
— Скалка да прялка мои подружки, — усмехнулась Блерте, вспомнив любимую бабушкину поговорку.
А вот старинные дружки Грена заявились вскоре по его приезде.
— Изменился ты, приятель, здорово изменился, — говорили они наперебой.
— Да и вас не узнать, ребята, — ухмылялся Грен. А Блерте с ужасом глядела, как они топчут пол грязными сапогами, сыплют пепел, поплевывают, наполняют кухню крепким духом пота, выпивки и табака. «Почует бабушка, не выветрю», — безнадежно думала она. Кто-то, подмигнув, достал шкалик, и братец спросил у Блерте стаканы.
— Черт с ними, сойдут и чашки, и отыщи закуску, вроде оставался пирог с потрошками, вы любите потрошки, друзья?
Друзья спрашивали тоже:
— А помнишь, как мы строили плот и чуть не утопли в карьерах?
— А как тебя дикие пчелы искусали?
— А как траву палили и дурачина Пелле себе ноги обжег?
Блерте видела: Грен ничего этого не помнит, путает имена приятелей. Плохо скрываемое пренебрежение и скука сквозили в его глазах. Но он знал скабрезные песенки, и анекдотцы, и хитрые карточные игры, и сворачивал цигарки особым способом, и так метко бросал нож. И ему охотно простили его забывчивость. Они дымили, пели пошлости под гитару, играли на деньги. Блерте прислуживала им, убирала объедки, открыла настежь окно, а Грен посмеивался и тасовал карты, и сыпал грязными историями. «О да, мальчишки любят все это», — думала Блерте, сидя в уголке под суровым закопченным ликом какого-то святого.
Ей почудился чей-то взгляд. Она подняла глаза. Пастух! И он здесь! Он уж точно не мог быть детским приятелем Грена. Впервые она видела его под крышей человеческого дома. Хоть бы не узнала бабушка!
Пастух не участвовал в глупых полудетских разговорах, только попыхивал трубкой да осматривался. Наверное, ему захотелось побыть на людях. Или на столичного гостя посмотреть, послушать новости. А может, Грен зазвал его нарочно, чтоб удивить дружков.
Конечно, бабушка учуяла непрошеных гостей. Ох и ругалась она, а подвыпивший Грен ухмылялся и дерзил. И что было делать старухе, не ставить же этого верзилу коленками на горох.
Не складывалось у него с бабушкой. Будто нарочно ее донимал.
То в спальню ее проник, где сундучок с гусиными деньгами. Наверняка хотел добыть себе на табак и выпивку. А бабушке сказал, что проверял, на месте ли ее башмаки. Мол, Госпожа Тренога не нашла сапожника и теперь ворует обувь у почтенных горожан…
То в подпол повадился. Бабушка сердилась, что он подъест запасы — варенья да соленья, смалец, гусиный паштет в горшочках, — замахивалась палкой, а он хохотал и удирал, возвращаясь за полночь, когда окна в доме были уже темные и бабушка, выместив злость на бедняге Блерте, сладко спала.
Грен творил, что вздумается, и Блерте искренне восхищалась им. А он с изумлением глядел, как покорно подставляет Блерте руки под палку, беспрекословно остается без ужина или несет крапиву для порки. Блерте тоже удивлялась: неужели же не все бабушки с внучками так живут?
Когда компания снова собралась у Грена, они здорово перепились.
— Тише, бабушка может прийти, — умоляла Блерте, а они уверяли, что не придет, нынче все собрались у почтмейстерши, малец ее пропал. Не иначе Госпожа Тренога уволокла.
— Почем знаешь, что Тренога? — спросил Грен.
— А под окном чешуйку зеленую нашли и след от хвоста.
— Вранье, следы она хвостом и заметает.
— Зачем они вообще живут на свете? Какой смысл в этих чудищах? — сказал кто-то брезгливо.
— А какой смысл в людях? — хмыкнул Грен. — Для чего живет на свете наш сосед, мещанин Пфук? Для чего он родил десятерых детей, толстых и глупых? А они вырастут и родят еще по десятку. К чему это? Просто жажда размножения. Так и у животных. Так и у Треног.
— А почему она всегда является в виде женщины?
— Ясное дело, потому что под длинными юбками удобно прятать третью ногу и хвост.
— А может, наша тихоня Блерте тоже треногая, вон какое платье, до пят!
И они, разгоряченные вином и запретной беседой, стали вязаться к Блерте:
— Мы только ножки твои пересчитаем!
— Ну хоть туфель покажи!
— Ребята, она боится, что мы увидим ее хвост!
Один, самый хмельной, улегся на пол и попытался приподнять ее юбку. Блерте растерялась, а Грен куда-то подевался, за пивом убежал, что ли, и вступиться было некому. И тут встал Пастух.
Он ничего не говорил. Молча наступил ногой на руку, что тянулась к Блерте. «А его боятся», — поняла Блерте, наблюдая, как быстро трезвеют, разбирают шапки и уходят прочь Греновы дружки.
С тех пор если и встречался братец с ними, то не дома. И, дивное дело, допытывался у Блерте, кто такой этот Пастух.
— Ты разве не помнишь его? Он добрый человек.
— Держись подальше от этого доброго человека, — велел Грен сердито.
Блерте не могла взять в толк, почему он так недоволен. Как будто ревнует. Она усмехнулась этой мысли и пошла загонять гусей.
Наступило лето, щедрая пора. Земляника, грибы, липовый цвет и чабрец для чая, зверобой и ольховые шишки для бабушкиных суставов, веники на зиму гусям. Грену наскучили его дружки, и он увязывался с Блерте в лес. Помогал даже. Срезал ножом березовую чагу, выкапывал корни цикория, таскал тяжелые корзины с грибами. Она радовалась: «Теперь в два раза больше соберем», а он смеялся, дразнил ее хлопотуньей и гусиной принцессой, дивился ведьминым кругам шампиньонов, чуть не наелся волчьих ягод, а однажды заплутал, изрядно перепугав сестру.
