Ольга Мареичева - Соната моря
Когда Лоренца — тогда еще Лариса, Ларчик, Котенок, — была совсем крошечной, они жили все вместе. В смутных воспоминаниях бабушка оказывалась мифологическим существом, всесильным божеством, властным карать и миловать. Она решала все: какой будет суп, что смотреть по телевизору, как одеть Ларочку на прогулку. Когда мама пыталась делать по своему, начинался скандал — долгий и противный. То и дело поминался отец ребенка, которого никто из родни не знал и не видел, в конце концов мама сдавалась и дня два приходила в себя.
Потом умер давно разведшийся с бабушкой дед и оставил дочери квартиру в пятиэтажке на Железноводской. «Сдавать! — скомандовала бабушка, — или съезжаемся!». Но мама неожиданно взбунтовалась и решила жить отдельно. Ларе об этом рассказали намного позже, а тогда она только и поняла, что живут они теперь вдвоем с мамой, спать она будет в своей комнате, а не за шкафом, и что бабушка осталась там, в старом доме с башенкой возле Смоленского кладбища.
Божество смирилось не сразу. Первые недели она обрывала телефон, то и дело заявлялась без приглашения, пыталась забирать Ларису из садика — воспитатели были предупреждены и ребенка не отдавали. Длилась эта мелодрама с полгода, наконец бабушка утихла, появляться стала реже, и постепенно снова вросла в их жизнь. А когда Лариса пошла в школу, где продленку обещали, но не сделали, обходиться без бабушки стало совсем нелегко. Та охотно предложила помощь, и незаметно сумела снова встать во главе семьи. Железная рука оделась в бархатную перчатку, но правила бабушка уверенно, ни капли не сомневаясь в том, что ей и только ей принадлежат жизни дочери и внучки.
Дома Лоренца достала монету и внимательно изучила узоры. Ошибки не было — на старухиной броши свились в клубок точно такие же змеи.
Внизу мама пекла пирожки к чаю и напевала. После переезда она стала совсем другой: моложе и еще красивее. Не шла — летела. Снова стала петь — просто так, а не когда в компании уговорят и почти насильно втиснут в руки гитару. Лоренца подумала, что если пойти к ней сейчас, в лучшем случае мама просто отмахнется: ну, глупости! В худшем — забьет тревогу, опять потащит по врачам. Теперь уже невропатологом не отделаешься.
И отчим… Она понятия не имела, что мама ему рассказывает. Если попросить, промолчит, наверное, но кто знает…
— Ты с ума сошла! — сказала тогда бабушка.
Она с тоской поглядела на дочь. Та лишь безмятежно улыбнулась:
— Знаешь, возможно!
Бабушка бросила выразительный взгляд на Лоренцу. Послушной девочке полагалось уйти к себе и закрыть дверь, дабы не слушать разговор взрослых. Но Лоренце давно надоело быть послушной.
— Тебе сорок лет! — припечатывала бабушка, прибавляя четыре года, — у тебя дочь. Ты думаешь, что творишь? Девочке нужна нормальная семья…
— И она у нее будет.
Бабушка говорила долго. Она умела выискивать самые больные места и бить по ним с безукоризненной точностью. Когда Лоренца была маленькой, ей приснилось, что вокруг мамы порхают красивые разноцветные мотыльки. Сон был красивый и яркий, но потом пришла бабушка и принялась насаживать мотыльков на булавки. «Вот видишь, — приговаривала она, — так будет порядок!». В ту ночь Лариса проснулась в слезах, мама долго ее утешала. Что сон был плохой дочка сказала сразу, а про бабушку рассказать постыдилась.
Сейчас радужные мотыльки вольно кружились по комнате и легко ускользали от бабушкиных рук.
— Елена! — простонала бабушка, — опомнись! Лерик девочка большая, взрослеет… Ты ее к взрослому мужчине в дом тащишь, да сын еще там…
Мама поняла не сразу, да и до Лоренцы не сразу дошло. Бабочки выцвели и устало опустились на ковер.
— Убирайся вон, — тихо сказала мама.
Она встала, подошла к бабушке вплотную. На секунду Лоренца испугалась, что бабушка сейчас ударит маму по лицу. Но та сдержалась, хотя ее рука готова была уже взлететь, чтоб отвесить пощечину.
— Как ты со мной разговариваешь? — бабушка попыталась было перейти к обороне, но силы были неравны — тот, кто защищал сейчас маму незримым присутствием, был старухе не по зубам.
И она сникла, съежилась, отступила. Хлопнула дверь. Больше бабушка не появлялась до самого отъезда, только звонила. На вокзал пришла почти к отправлению поезда, с Еленой попрощалась довольно холодно, внучку обняла и ушла не дожидаясь, пока вагон тронется, унося ее дочь к победителю, ради которого та оставила мать свою, дабы быть с ним одной плотью.
И могла ли мама не рассказать ему то, что взволновало бы до глубины души?
Лоренца еще раз взглянула на монету, повертела ее в руке, а затем положила в кармашек на груди рубашки. На случай, если старуха с брошкой попадется опять. Что говорить при встрече, она не представляла и очень надеялась, что встречи не будет.
3
Волокита с бумагами закончилась и они поехали, наконец, к морю.
Мама ждала этой поездки давно, она с поезда готова была рвануть туда, к соснам и песку. Лоренца к природе всегда была равнодушна, а море любила южное. Побывать там ей довелось лишь однажды.
— Тебе понравится, — говорила мама, — места там сказочные.
— Мне нравятся другие сказки, — буркнула дочь, — про города. Ты же знаешь — не люблю я дачи.
Мама рассмеялась:
— Колючка ты! Там не дача — нормальный дом со всеми удобствами, во двор бегать не придется.
Она протянула руку чтоб погладить дочь по волосам, Лоренца чуть отстранилась, мама вздохнула:
— Колючка и есть. Там хорошо. Море удивительно красивое. Сосны… Воздух чудесный.
— Ты же там не была!
— Фотографии видела. И рассказывал он… Лара, ну что случилось? Тебе тут плохо?
— Мам, ну сколько раз я просила…
— Хорошо, Лоренца, Лоренца! Придумала тоже. У тебя красивое имя, зачем еще… — мама явно проглотила слова «кличка какая-то», или что-то не менее обидное, — зачем это?
— Мне нравится.
Лоренцей она стала лет в девять-десять, когда втайне даже от мамы пересочиняла любимые книги так, чтобы у главных героев оказалась младшая сестра, которая делила с ними все тяготы и исправляла то, что в книжках казалось несправедливым и неправильным. Настоящее имя для героини Жюля Верна не подходило категорически и немного подумав, она решила назваться Лоренцей — звучало по иностранному, на Ларису похоже, а большего ей было и не надо.
А потом оказалось так удобно, слыша бабушкино «Ле-ерик!» сказать себе: это не про меня. Я — Лоренца.
Лоренца была смела и красива. Она распускала волосы и хохотала в голос, читала что нравится, смотрела кино про межзвездные перелеты и радовалась жизни. Быть Лоренцей оказалось так здорово, что Лариса просто в ней растворилась, уступив прославленных книжных героев, себя и свою жизнь.
