Сергей Карпущенко - Месть Владигора
— Кто я? — Зубы блеснули между черными губами, разомкнувшимися на мгновенье. — Я — тот, кто был частью целого, а целым являлся Великий Крас, воплощение Зла. Ты обратился к Злу, и Оно, смилостивившись над тобой, несчастным, послало меня сюда, чтобы ты уверовал в его непобедимость. Я жил с Красом всегда, и я горел с ним вместе во дворце Ладора. Маска, изготовленная Красом, вмещала в себя все безобразие, всю злобу мира, и, когда она соединилась с ликом Краса, произошло то, что и должно было произойти. Гармония мира зиждется на противоречиях, и, когда воссоединяются эти две равные сущности, происходит их борьба. Там, во дворце, эта борьба привела к тому, что Крас, вернее, его плотское начало было пожрано огнем. Ты же призвал Зло, и вот оно к тебе явилось. Если хочешь, зови меня Кротом. Я черен, как и он, я неприметно жил в Красе, я тоже мучился, когда он горел, но мне легче оказалось найти дорогу в мир, где всегда во Зле нуждаются.
Грунлаф был подавлен. Нет, он нуждался не во зле, а в советах Краса, и, несмотря на то что князь игов большую часть своей жизни провел в жестоких и несправедливых войнах с соседями, он не хотел считать себя слугою зла. Просто на войне он действовал в согласии с ее законами, которые издревле были жестокими, требовали коварства, крови. Иначе он и не дожил бы до седин.
— Крот, ты мне не нужен! — твердо заявил Грунлаф. — Возвращайся в очаг, если тебе это удастся. Я звал Краса, а не тебя!
Чародей рассмеялся:
— Ты сам не ведаешь, Грунлаф, что говоришь! Уж обращался бы тогда к Белуну, покровителю Владигора, белому колдуну, который и научил Владигоровых друзей, как избавить князя от уродства! Но уж если ты нуждался в Красе, то говори сейчас со мной, покуда не восстанут обгоревшие в огне мощи самого всемудрейшего! Не чванься, Грунлаф! Ты в своей жизни сотворил так много зла, что давно уж сроднился с нами. Хочешь, и ты превратишься в частицу Краса, станешь плотью от плоти Великого Зла?
Грунлаф, покоробленный словами Крота, возразил решительно и резко:
— Нет, я не желаю иметь с вами дела! Да, я много пролил крови, но к тому побуждали меня обстоятельства. Мир, в котором я жил, вынуждал меня проявлять жестокость. Мир зол, а поэтому и я должен был забыть все, что было добрым во мне. Но говори, я хочу слушать тебя сейчас, если уж ты называешь себя частью мудрейшего Краса!
Крот угрюмо усмехнулся:
— Что ж, мне велено передать тебе, что, если бы Белун не посоветовал пронзить изваяние Владигора его стрелой, Кудруна, дочь твоя, была бы сейчас жива.
Грунлаф ничего не понимал. Какое изваяние? Какая стрела? При чем здесь Кудруна?
— Яснее говори! — потребовал князь игов.
— Да все очень просто! Кудруна, выстрелив из самострела синегорца в сердце изваяния, изображавшего князя, пронзила этим свое собственное сердце. По наущению Белуна сделано это, и ты видишь теперь, на кого должен обрушиться твой гнев? Не на Краса, только и искавшего случая, чтобы помочь тебе, а на Белуна! И на Владигора, согласившегося принять жертву Кудруны. Если погубишь ты Владигора, то отомстишь как отец, князь и витязь. К тому же смерть Владигора подкосит старого Белуна. Старик будет наказан тоже, ведь он наивно полагает, что добро всесильно. А что хорошего ты получил от смерти дочери? Одинокую старость, без наследников, способных принять из твоих рук право на княжение. Кто закроет твои мертвые глаза?
— Некому их закрыть! — сказал Грунлаф, чувствуя, что в нем начинает клокотать дикая ярость. Слова Крота казались ему так убедительны, что он забыл, что именно Крас побудил его устроить состязания стрелков из лука и посоветовал отправить дочь вместе с уродом Владигором в Ладор. Во всем, что случилось с Кудруной, виделась Грунлафу лишь затея Белуна и Владигора, которые ценою жизни дочери добились возвращения синегорскому князю его прежнего лица. И теперь Грунлаф был уверен, что если не отомстит он своим врагам, не убьет Владигора, то в царстве, где обитают души покинувших земной мир людей, ему не будет покоя.
— О-о-о! — прорычал он, и в голосе его послышался рык разбуженного зимой медведя. — Я отплачу тебе, Владигор! Нет, я не просто убью тебя — я надругаюсь над твоим телом, я вначале подвергну тебя ужасным пыткам! Ты, похитивший у меня любимую дочь, ты, известный всем как бесстрашный воин, будешь молить меня прекратить мучения, и Белун не поможет тебе, поверь! Потом твое тело, разрезанное на множество кусков, будет скормлено шелудивым псам, и тем самым я погублю и твою душу! Никогда не успокоится она в царстве теней вместе с душами пращуров! Не справят твои друзья тризну по тебе и никогда не положат рядом с твоим мертвым телом добрый меч, зарезанного бычка и овцу, не поставят рядом с ним горшок с кашей! Вот так я рассчитаюсь с тобой за смерть Кудруны, которой ты позволил пожертвовать собой лишь ради того, чтобы к тебе вернулся прежний облик!
Раздался тихий, точно скрип подошв о сухие доски пола, смех Крота. На его полусгоревшем лице изобразилось некое подобие улыбки. Чародей, казалось, был доволен словами Грунлафа.
— Вот теперь я вижу перед собой настоящего витязя, воителя и любящего отца. Отомсти Владигору, Грунлаф, иначе тебе останется одно: обмазать грязью придорожной и коровьим калом свои седины и покинуть Пустень, в котором все станут смеяться над тобой и никто не признает тебя правителем! Я же пока уйду, но знай, что буду сопутствовать тебе во всех делах, покуда моя плоть вновь не сольется с плотью учителя Краса, всесильного и вечного. У стен Ладора это произойдет. Пока же… пока же я помещусь в тебе!
И Крот, приблизившись к Грунлафу, крепко обнял его. Грунлаф почувствовал смрадный запах, исходящий от полу трупа, хотел было освободиться от вызывающих тошноту объятий, но вскоре почувствовал, что не имеет сил оторвать от себя мерзкое создание.
И полутруп уже втиснулся, вошел в плоть Грунлафа, подобно ножу, когда он входит в мягкое, податливое тесто, и Хормут, с ужасом следивший за происходящим, видел, что Грунлаф как будто и не испытывает боли и даже рад этому соитию, словно принимает в себя что-то очень близкое ему. И когда Крот скрылся в теле Грунлафа, князь игов, словно помолодев, страстно заговорил, обращаясь теперь только к Хормуту:
— Кто говорил, что раньше я был жесток? Нет, я слишком мягко обходился со своими врагами. Да, они называли Грунлафа Борейца волком, зверем, но теперь они убедятся в том, что я во сто крат злее и коварнее! Прежде я щадил женщин, стариков, детей, а ныне все они падут от мечей моих воинов! Ни единого селения в Синегорье не останется, все они будут сожжены дотла! Как белка, прыгающая с ветки на ветку, побежит огонь от крыши к крыше! Давай готовиться к войне, мой верный Хормут! Такой злой, опустошительной войны еще не видел Поднебесный мир!
