Роберт Говард - ТЕНЬ ЯСТРЕБА. Сага призрачных замков
— Как давно ты в Аль-Медине? — внезапно спросил он.
— Всего несколько дней, — буркнул де Гусман. — Но достаточно, чтобы понять, что калиф свихнулся.
— Ты должен понять еще кое-что, — ответил Аль Афдал. — Аль Хаким и в самом деле сумасшедший. Я говорю чужеземцу то, что не осмелился бы сказать мусульманину — однако все это и так знают. Народ, который принадлежит к суннитам, стонет под его пятой. Три армии поддерживают его власть. Во-первых, берберы из Каируана, где впервые пустила корни шиитская династия Фатимидов; во-вторых, черные суданцы, которые под предводительством эмира Османа с каждым годом приобретают все большую власть; и в-третьих, мамелюки, или бахариты, Белые Рабы Реки — турки и сунниты, к которым принадлежу и я. Их эмир — Эс-Салих Мухаммад, и все трое: он, эль-Гази и черный Осман, в достаточной степени одержимы ненавистью и завистью друг к другу, чтобы развязать десяток войн.
Захир эль-Гази пришел в Египет три года назад в поисках приключений и без гроша в кармане. Он возвысился до положения эмира, отчасти благодаря венецианской рабыне по имени Заида. У калифа тоже есть за кулисами женщина, арабка, по имени Зулейка. Но ни одна женщина не в силах повлиять на Аль Хакима.
Диего поставил пустой бокал и пристально посмотрел на Аль Афдала. У испанцев еще не вошли в привычку изысканные манеры, позднее ставшие одной из их главных черт. В жилах кастильца все еще текло больше нордической, чем латинской крови. Диего де Гусман рубил сплеча, подобно предкам готам своим.
— И что теперь? — спросил он. — Собираешься выдать меня мусульманам, или ты говорил правду насчет того, что умеешь хранить тайну?
— Я не испытываю любви к Захиру эль-Гази, — задумчиво произнес Аль Афдал, словно про себя, поворачивая в пальцах кольцо, которое забрал у чернокожего гиганта. — Заман был псом Османа; однако берберское золото может купить суданский меч. — Подняв голову, он впервые с начала беседы посмотрел де Гусману в глаза.
— Я тоже кое-что должен Захиру, — сказал он. — Я не только сохраню твою тайну. Я помогу тебе отомстить!
Де Гусман резко наклонился вперед, и его железные пальцы впились в покрытое шелком плечо турка.
— Ты говоришь правду?
— Пусть Аллах покарает меня, если я лгу! — поклялся турок. — Послушай, вот мой план…
2Пока в тайной винной лавке Хромого Ахмеда турок и испанец, склонившись друг к другу, обсуждали мрачный заговор, внутри массивных стен Эль-Кахиры происходили события не менее важные. Среди теней домов пробиралась фигура в покрывале и капюшоне. Впервые за семь лет по улицам Каира шла женщина.
Осознавая чудовищность своего преступления, она дрожала от страха, вызванного отнюдь не окружавшим ее полумраком, в котором могли прятаться грабители. Камни ранили ее ноги в изорванных бархатных туфлях; уже семь лет сапожникам Каира запрещено было изготовлять уличную обувь для женщин. Аль Хаким постановил, что женщины Египта должны сидеть взаперти, подобно птицам в вызолоченных клетках.
Одетая в лохмотья женщина, в страхе пробиравшаяся по ночным улицам, не относилась к сословию нищих попрошаек. Утром слухи распространятся по таинственным каналам от гарема к гарему, и злорадные женщины, развалясь на бархатных подушках, будут радостно смеяться над позором своей сестры, которой они завидовали и которую ненавидели.
Заида, рыжеволосая венецианка, фаворитка Захира эль-Гази, обладала большей властью, чем любая другая женщина в Египте. Теперь же, пока она словно изгнанница, крадучись пробиралась сквозь ночь, ее раскаленным железом жгло осознание того, что она помогла своему вероломному любовнику и повелителю подняться к вершинам мира лишь для того, чтобы другая женщина насладилась плодами ее тяжких трудов.
Заида происходила из тех женщин, красота и ум которых могли поколебать не один трон. Она едва помнила Венецию, откуда ее в детстве похитили пираты-варвары.
Корсар, который взял ее к себе и воспитал для своего гарема, погиб в сражении с византийцами, и стройной четырнадцатилетней девочкой Заида попала в руки владыки Крита, томного, изнеженного юноши — она крутила им как хотела. Затем, несколько лет спустя, был набег египетского флота на греческие острова, грабеж, резня, огонь, рушащиеся стены и предсмертные вопли, и рыжеволосая девушка, кричащая в железных объятиях смеющегося гиганта-бербера.
Поскольку Заида происходила из народа, чьи женщины повелевали мужчинами, она не погибла и не превратилась в хнычущую игрушку. Ее натура была гибкой, словно молодое деревце, которое гнется под порывами ветра, но не ломается. Довольно скоро она, если и не подчинила себе полностью Захира эль-Гази, но по крайней мере стала с ним вровень, и поставила себе задачу сделать из него выдающуюся личность. Он обладал достаточным умом и энергией, ему не хватало лишь некоего побудительного толчка к завоеванию власти. Этим стимулом стала Заида.
И теперь Захир, сочтя себя вполне способным подняться по сверкающим ступеням и без нее, отшвырнул ее прочь. Аллах наделил его похотью, которую ни одна женщина, даже самая желанная, не в силах была удовлетворить, но Заида не потерпела бы соперницы. Тем более такой, как Зулейка. Стоило стройной арабке лишь улыбнуться берберу, и мир рыжеволосой венецианки рухнул. Захир лишил ее всего и выбросил на улицу, словно обычную шлюху, лишь из милосердия позволив прикрыть наготу.
Погруженная в мрачные мысли, она внезапно подняла взгляд при виде высокой фигуры в капюшоне, которая, выйдя из тени нависающего балкона, преградила ей путь. На незнакомце была широкая накидка, и капюшон скрывал черты лица. Лишь глаза мерцали в звездном свете. Она тихо вскрикнула и отшатнулась.
— Женщина на улицах Аль-Медины! — Прозвучал странный глухой голос. — Не есть ли это неповиновение указу калифа, да хранит его Аллах?
— Я оказалась на улице не по своей воле, мой господин, — ответила женщина. — Хозяин выгнал меня, и мне негде преклонить голову.
Незнакомец наклонил голову в капюшоне, стоя подобно статуе, словно воплощая в себе тягостную картину ночи и тишины. Заида беспокойно наблюдала за ним. В нем было нечто зловещее; он больше походил не на человека, размышляющего над рассказом случайно встреченной девушки-рабыни, а на мрачного пророка, обдумывающего судьбу грешницы.
Наконец, он поднял голову.
— Идем! — В его голосе звучал скорее приказ, чем приглашение. — Я найду для тебя место. — Не оборачиваясь, он двинулся прочь по улице. Она поспешила следом, плотнее запахнув грязное платье. Она не могла ходить по улицам всю ночь; любой офицер калифа мог отрубить ей голову за нарушение указа Аль Хакима. Незнакомец мог вести ее прямо в рабство, но у нее не было выбора.
