Александр Лайк - Закат империй
— Это было последнее испытание, Гериар, — Савальден жестом велел приору подняться. — Это было испытание моего терпения. Кстати, я отнюдь не де Марни. Последний Эстельский лен, Дюваль д'Эстель, умер бездетным.
— Но как же тогда…
— Рыцарь Сокровенной грани Дамлар завещал свой титул Ордену. Так что не беспокойся, мое право именоваться так неоспоримо. Если тебе интересно, могу добавить также, что я землепашец Харим, матрос Аб-Раах и наемник Даш. Пять ролей, каждую по три года, пришлось мне сыграть, чтобы с честью встретить нынешнее утро. И никто не должен был догадаться, кто я на самом деле. Никто не должен был видеть, чем я занимаюсь каждый день. И мне это удалось, Гериар, мне это удалось. Труднее всего было, пожалуй, на корабле. Конечно, нелегко и солдату в чистом поле, и крестьянину, который все время на виду у болтливых соседей, и всаднику Короны посреди дворцовых сплетен, и странному монаху под пристальным взглядом приора…
Савальден слегка насмешливо глянул на приора. Тот побагровел от стыда и растерянности.
— Ты можешь сесть, — спокойно сказал Савальден. — Нет, ты ни в чем не виноват. Ты не должен лично следить за каждым братом в обители. Они сами прекрасно следят друг за другом. И если за эти три года на меня не поступило ни одного доноса, значит…
Он замолчал, и приор тотчас снова сжался в комок.
— Значит, не ты плох, а я достаточно хорош, чтобы обвести вокруг пальца даже пронырливых братьев-джавальеров, — закончил Савальден. — И все-таки труднее всего было на корабле. Слишком ограниченное пространство, слишком много времени — почти все — занято весьма нелегкой работой, а я был тогда так молод… Это было моим первым испытанием.
— Но зачем… — осмелился прошептать приор. — Зачем так?
Савальден молчал, и приор осмелел.
— Ведь устав Ордена не требует, чтобы магистр… чтобы проходить через такие муки! Зачем?
— Чтобы быть готовым к дню, который вот-вот наступит, — ровно сказал Савальден. — Двести девяносто один магистр и несколько тысяч советников три с половиной тысячи лет по дню, по часу, едва ли не по минуте продумывали всю жизнь одного человека. Нет, рыцарь, не всю — лишь от рождения до победы. И прожить эту жизнь суждено мне.
— Бог-охранитель! Что же должно случиться, мейрессар Анси?
— Наступает Рассвет, — Савальден закрыл глаза и сладко потянулся всем телом, словно просыпаясь. — Наступает Рассвет. Вино этого урожая не успеет доиграть, как нашему миру придет конец и родится новый, неведомый мир. И двести девяносто второй магистр сегодня покинет берег Заката, чтобы двинуться навстречу ему.
Лицо приора пошло белесыми пятнами, он поднялся с лежанки, хватая воздух ртом, как рыба.
— Рассвет!..
— Да, счастливая у тебя судьба, Гериар. Ты увидишь то, чего еще никто в этом мире не видел. Не знаю, как насчет Рассвета, но Закат ты увидишь.
— Рассвет!.. — бездумно повторил приор. Затем он словно захлебнулся дыханием, судорожно рванул хламиду на груди и вдруг мягко опрокинулся навзничь, как пухлая кукла.
Савальден открыл глаза.
— Здравствуйте! — воскликнул он недовольно. — Этого мне еще не хватало! Полюбуйтесь, боги и демоны, на этого паразита! Приор Храма, Рыцарь Ордена, который позволяет себе умереть от простого потрясения! Ты немного поспешил навстречу Закату, Гериар!
Боги и демоны промолчали — то ли не слушали, то ли у них не было слов. Савальден подошел к трупу и хлопнул его по щеке.
— Встань, скотина! — сказал он с отвращением.
Еще не остывшее тело шевельнулось. Потом приподнялось и с трудом село, поводя вокруг мутными глазами.
— Воскреснуть можешь? — устало спросил Савальден.
Тело прислушалось к чему-то, происходящему внутри, и отрицательно помотало головой.
— Ну бес с тобой, — Савальден досадливо поморщился. — Вставай. Дыши. Дыши, идиот, ты же без этого разговаривать не сможешь!
Бывший приор неумело засопел.
— Сейчас ты пойдешь в комнату приора Бархара, — сказал Савальден. Запишешь там в книгу — коричневую такую, лежит на столе слева — что Анси де Марни закончил срок послушания и возвращается к жизни мирской. Потом соберешь братию и объявишь всем, что брат Савальден покидает монастырь с особой миссией во имя Храма. Прикажешь брату Дюберри сопровождать его и во всем ему повиноваться. По дороге отвечай на приветствия монахов. Если будут о чем-нибудь спрашивать или просить чего-нибудь — вели подождать до вечера, сейчас ты очень занят. Когда мы с Дюберри покинем обитель, выжди полчаса у себя в комнате, потом выйди во двор. Там можешь падать и умирать окончательно. Понял? Запомнил?
Приор с трудом разлепил губы.
— Нет, господин, — сипло сказал он. — Не понял и не запомнил.
— Эх, — разочарованно сказал Савальден. — Ты и при жизни ни умом, ни памятью не отличался. Аш-Шарат!
В комнате снова возник голубой вихрь.
— А говорил, насладиться свободой… — проворчал Аш-Шарат, без вдохновения концентрируясь. — Какая ж это свобода — туда-сюда, туда-сюда… Я слышал тебя, господин. Я здесь и готов повиноваться.
— Вселись в это тело и овладей им! — властно сказал Савальден.
— Повинуюсь, господин, — пробормотал Аш-Шарат невнятно. — О, да оно еще теплое! Застыть совсем не успело!
— Можешь считать, свежее, — заметил Савальден.
— А можно, я заберу себе душу? — без надежды спросил Аш-Шарат, втягивая голубые дымки внутрь приора.
— Вообще-то он священник, — рассеянно сказал Савальден. — Впрочем… бери. Только ненадолго. Будет знать, как умирать под руку!
— Ух! — сказал Аш-Шарат, еще не до конца веря в свою удачу. — А… ненадолго — это насколько?
— Месяца на три-четыре. Может, на полгода. Впрочем, дольше у тебя и не получится.
— Почему не получится, господин?
— Не скажу. — Савальден критически оглядел тело. — Годится. Теперь ступай и выполни мои замыслы.
— А…
— Раскрываю тебе замыслы и налагаю на дерзкий дух твой печать молчания! Иди и сделай!
— Повинуюсь, господин, — уныло сказал приор и вышел из комнаты. Савальден мрачно посмотрел ему вслед, взял с лежанки дорожный мешок и стал собираться к отъезду.
— Впрочем, возможно, так даже лучше, — сказал он несколько минут спустя.
* * *Когда почти не отличающиеся от скал ворота монастыря скрылись за поворотом, восхищенно-изумленный Дюберри повернулся к Савальдену и несколько секунд смотрел на него с немым восторгом.
— Ладно уж, спрашивай, — добродушно сказал монах, не оборачиваясь.
Впрочем, сейчас он еще меньше походил на монаха, чем при встрече с приором Бархаром. Сухощавость Савальдена казалась порожденной годами аскетической воздержанности, а изящная стройность лена де Марни Д'Эстель говорила только о чистоте благороднейшей крови да безупречности дворцового воспитания. И замкнутое выражение сурового и строгого лица, которое утром указывало на отрешенность от мирской суеты, после полудня вдруг стало горделивой надменностью Великого магистра Ордена. И мышцы, скрытые грубой мешковиной рясы, вдруг заиграли под батистом и шелком — мышцы опытного воина. И пергаментная желтизна иссохшей кожи обернулась прекрасным морским загаром.
