Павел Буркин - Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)
...Готовясь к бою, Моррест опасался, что страх пригвоздит его к земле, не даст стрелять и менять позицию. Но нет, все страхи остались где-то далеко, едва прозвучал первый выстрел. А менять позицию, похоже, не надо вообще. С винтовкой Мосина сиди себе между колючих кустов шиповника, да отстреливай правдюков. Как в тире... Остался лишь азарт, холодная ненависть к этим храмовникам ("Вы бы так с алками воевали!") и горячее, острое желание спасти из их лап Эвинну. Второй лучник подобрал оружие убитого - но на этот раз Моррест попал точно в грудь. Пуля аж отшвырнула с тропы уже мертвого врага. Патрон!...
Его напарники замешкались. То, что двое отборных воинов вышли из строя, а один уже не дышит, могло означать лишь одно: они столкнулись с чем-то таким, что перевесило многолетнюю выучку и боевой опыт. Значит, дальше лезть - значит заработать новые потери. И гром этот, здорово смахивающий на кару Богов... Тем более, что и задание у них не очистить высоту от противника, а доставить пленницу в Гвериф. А с непонятным пусть разбираются жрецы. Только подобрать раненых, и...
Храмовники отходили грамотно, прикрывшись щитами. Будь у Морреста автомат, их можно было бы положить одной точной очередью. С винтовкой тоже проблем не было - они так и не подобрались ближе пятисот метров. Стреляй себе, а патронов еще десять штук.
Бабах! Рослый щитоносец, будто получив подножку, валится назад. Бабах! И с головы его напарника срывает горшкообразный шлем, а из-под шлема брызгает красным. Самое умное, что они сейчас могут сделать - наплевать на устав Храма и драпать далеко и быстро. Тогда Моррест не станет их трогать, ему чем дальше, тем меньше нравилось это избиение.
Бах! Промах... А патрончиков-то осталось всего одиннадцать - не потому, что дед Игнат оказался скупердяем, просто у него больше не было, он и эти-то невесть где достал. Больше мазать нельзя. Уже ни на что не надеясь, правдюки отходили к повозкам. И гибли, гибли, гибли... Будь у противника луки, они бы рассыпались, залегли, начали отстреливаться. Но невидимая мгновенная смерть, непонятно откуда летящая и недосягаемая даже для лучников, разом вышибла из голов годы учебы, а потом опыт десятков боев. Остались инстинкты, а они повелевали не драться, а спасаться. Не рискуя промахиваться, Моррест тщательно выцеливал каждого из вояк. И безжалостно жал на курок. По-человечески он им даже сочувствовал - другое дело, что оставить их в живых - не мог. Если хоть один подберется к нему на дистанцию удара мечом (или броска ножа или копья) - Эвинна свободы не увидит.
Бух! Сменить обойму! Бу-ух! Бубух! Возница и оруженосцы так и не успели понять, что к чему и принять меры: например, убить пленницу, чтобы ее не освободили. Полутонный удар пули снес возницу с облучка и швырнул в пыль лицом, вокруг головы пыль стремительно темнела. Оруженосцы метнулись к упавшему - и распростерлись сверху один за другим. Ну все, теперь, кажется, осталось только освободить Эвинну. Даже если из храмовников кто-то не убит, они уже не смогут помешать. Значит, и незачем добивать, хоть и остались восемь последних патронов к винтовке - то, что осталось, и еще обойма. Моррест встал. Да, мосинка поработала на славу, доказав, что на тульских оружейных заводах свое дело знают. Но вряд ли стоит показывать ее Эвинне. Восемью патронами войну не выиграешь - что тешить ее бесплодной надеждой на чудо-оружие?
Моррест уже приготовился, широко размахнувшись, швырнуть винтовку подальше в кусты, когда на самом пределе слуха услышал шелест листвы - и свист стали. Пригнуться и увернуться времени не оставалось, разве что чуть довернуть приклад винтовки так, чтобы он прикрыл пах, а ствол - горло... Звон стали о сталь, едва заметный днем всплеск искр - и что-то рвануло плечо. Миг спустя рубаха стала теплой и мокрой, а предплечье обожгло болью. Значит, брошенный в горло нож ударил в ствол трехлинейки, отклонился и чиркнул по предплечью. Если оружие не отравлено -царапинка.
Бросок был сделан метров с двадцати, из-за кустов. Значит, обошел, гад, сзади, выждал, пока нападающий раскроется - и метнул нож. Ловок, нечего сказать; и у него бы получилось, если бы винтовка еще раз не спасла нового хозяина. Молниеносное движении, в руке воина уже блестит следующий подарок, заточенный до остроты бритвы сюрикен, но винтовка Мосина в руках Морреста последний раз стреляет. С такого расстояния раненного, но еще живого храмовника отбрасывает аж в кусты шиповника - оттуда он точно без посторонней помощи не выберется. Ну, а теперь... Прости, винтовочка, но твое время тут еще не пришло. Как ни жалко оставлять хорошее оружие, Моррест широко размахнулся и бросил трехлинейку в самые колючки. Оставшиеся патроны просто высыпал в пыль. А чуть поодаль в кустах застыл на вечной стоянке велосипед. Едва ли все это еще понадобится в девственном, еще не доросшем до чудес техники мире. Увы, с иномировым снаряжением придется расстаться. Моррест с явным сожалением посмотрел вослед винтовке и сломя голову понесся к телеге с Эвинной. В руке у него остался только один колун.
Телега из толстых березовых жердей была прочной - но все же не настолько, чтобы не поддаться топору. Освободив Эвинну, Моррест вместе с ней побежал к Фибарре и, надеясь надежно уничтожить следы, смело забежал в воду. Плечо болело и кровило, но по сравнению с близостью Эвинны это просто не имело значения. И уж тем более не жалел он о пропавшем снаряжении.
Зря. Ибо напавший на Морреста храмовник остался в живых. А выстрелы, оказывается, слышали крестьяне ближайшей деревни, оттуда приехал жрец. Тот помог еще не умершим раненым, а потом дал знать отцу Эльферу в Гверифский монастырь. Посланная на место происшествия группа жрецов и храмовых воинов обшарила все подступы к месту происшествия - и нашла-таки и винтовку, из которой велся огонь, и пули, попавшие в землю и в тела убитых, и восемь брошенных патронов. И, само собой, прислоненный к старой рябине велосипед. А уже в тиши храмовой кельи, сопоставив полученные сведения, жрецы пришли к интересным выводам. И все бы ничего, если бы эти выводы упокоились в храмовых архивах, и были бы найдены историками веков десять спустя. Но очень скоро обстоятельства заставят храмовников делиться.
Словом, к добру ли, к худу - Моррест здорово недооценил техническую сметку местных ученых. Впрочем, и не местных тоже. Потому что, если бы знал, что так обернется, закинул бы винтовку в какой-нибудь пруд. Но пока ему было не до того. Снова видеть Эвинну, держать в руке ее руку, слышать ее голос - он и не знал прежде, как это прекрасно...
Михалыч никогда не считал себя сторонником демреформ, которые родной ТОЗ едва пережил. Скорее уж, вызывал ностальгию в девяносто первом не выброшенный за ненадобностью, а теперь благоговейно уложенный в сервант партбилет с отметками парторга об уплате членских взносов - вплоть до момента, когда скончалась и эта партия, и этот СССР. Скончались и были без почестей похоронены, как замерзший бомж, в целлофановом пакете. Завод, правда, выжил, хотя был момент - казалось, еще чуть-чуть, и...
