Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха
Семён живо принимался за работу, а когда видел, что Богумил уже доходил до нужной кондиции, во время которой его опьяневший разум погружался в сон — он отправлялся в закрытые секции. Тут, при тусклом свете огарка свечи, парнишка рыскал среди толстых фолиантов, разыскивая любопытные по своему содержанию книги.
Читал он запоем. Иногда задерживаясь в Клементиниуме до самого утра. И вот едва только забрезжит солнечный свет, осторожно выбирался вон, чтобы не дать повода для подозрений ни сторожу, ни кому иному.
Любимым предметом Семёна была история. Наверное, поэтому Прутик быстро нашёл общий язык с преподавателем этой науки — Романом Погореловым. Тот был одним из первых выпускников Лигийского университета, и помнил Ивана Гусева. Когда Роман оставался с глазу на глаз с Семёном, он частенько начинал поругивать нынешнее руководство школы.
— Раньше в университет брали всех без оглядки на сословие, благосостояние и расовую принадлежность, — хмурился Погорелов. — Скажешь кому, что, мол, учился в Новограде у Гусева — так на тебя глядели, как на… на… на… Эх! Вот время-то было! А сейчас? Половина университета в запустении. Представляешь!
— Ну, теперь многие идут в Астральную академию, — попытался сказать слово Семён.
— Куда? При чём тут академия? Сравнил тоже золото с грязью! Слава Лигийского университета гремела во всём Сарнауте! Было честью преподавать на его кафедрах.
Потом разговор скатывался к самой истории. Погорелов с жаром рассказывал Семёну о древних временах и народах: о могучей империи Джун; о людях племени Зэм; о том как появились хадаганцы; об эльфах и Битве за Красоту; об Исахейме, Древе и гибберлингах; о могучей Орде орков… Рассказы были столь удивительны, полны кипучих эмоций. Слушая их, Семён окунался в море великих событий и не менее великих открытий. Перед внутренним взором паренька вставали империи, они росли и приходили в упадок, порою гибли. На их месте возникали новые империи, новые державы. Целые народы и расы сражались друг с другом, боролись за свою свободу, за само право на жизнь.
Погорелов немало рассказывал о том, что случилось после Катаклизма. О непрекращающейся войне между Канией и Хадаганом. О том они превратились в могучие государства.
— Я знаю, что ты ходишь в Клементиниум, — вдруг сказал Роман. — В его закрытые секции.
— К-к-как… это…
Семён побледнел и отпрянул назад.
— Ты не бойся, об этом никто не узнает. Но мой совет — будь осторожен. Богумил много пьёт и может сдуру сболтнуть лишнего. Если о том прознают в Совете Трёх… думаю, ты сам понимаешь, что тебя ждёт.
— Но я… я…
— Ты стал сам себя во многом выдавать. На днях спорил с преподавателям по зуреньскому языку, так?
— Он не верно трактовал…
— Верно, или неверно, но ты своими замечаниями уже привёл к тому, что преподаватель вновь пожаловался декану. Я сам это слышал. Пришлось вступиться, поясняя, что сие моя вина. Мол, это я тебе как-то рассказывал. Мне сделали предупреждение…
— Извините, — покраснел Семён. — И что мне делать?
— Эх! Коли бы я знал!
— Если выгонят, то… то… мои родители…
— Ладно, не кисни!
Семья Семена по крестьянским меркам была небольшая. Сам же Прутик стал третьим ребёнком, а ещё единственным мальчиком… среди шести сестёр.
Вдруг защемило сердце, стоило только вновь подумать о родителях, о сёстрах, о друзьях и приятелях, оставшихся в родной деревушке.
«А как там сейчас, наверное, славно! — мелькнула в голове добрая мыслишка. — Не то, что тут…»
Новоград, даже не смотря на относительную близость к родной стороне, казался совершенно чужим местом. К примеру, приход весны здесь никто не праздновал.
«А вот у нас, наверное, уже приготовились к посевной… Вспахали землю… или ещё пашут», — Семён закрыл глаза. Тут же сразу запахло сырой землёй. И при чём запах этот был такой сладкий… родной… Даже сердце защемило.
Издалека послышался томный женский голос. За ним второй… третий….
При-и-иди к нам, весна-а,
Со-а-а ра-адостью!
Со-а-а велико-ай к нам
Со-а-а милостью-ю-ю!
И всё это с такой мощью, с такой силой, словно… словно слова вырывались, без преувеличения, из самого сердца.
Пашня… смех… вон мать… отец в посконной рубахе… в старых латаных портках… Семён точно помнил его сильные высушенные руки… сожжённое солнцем лицо… А какой у него громкий бас… заведёт песню, что аж до печёнок пробирает… Стоит зной… жара… а все вокруг трудятся, валят густые стены ржи… видны почерневшие спины… и шеи, блестящие от пота… Много людей… бойких девчушек… озорных парней… все косят… слышится весёлый свист, прибаутки…
«Интересно, — думалось Прутику, — мне хоть когда-нибудь… удастся вернуться?»
От подобной мысли стало страшно. С одной стороны, его сильно тянуло на малую родину. А с другой… с другой — хотелось поглядеть на мир. Выучиться и отправиться путешествовать.
Семён за свою недолгую жизнь побывал пока лишь в двух местах. Первым из них была его родная деревушка на северо-западе Светолесья. На картах и документах она значилась, как Заячье. Тридцать с лишком дворов — вот и вся её бытность.
А вторым местом стала столица. Прутик до сих пор помнил, как поразили его подымающиеся к небу каменные стены с острыми зубцами, бойницы громадных пузатых башен, позолоченные купала церквей, белоснежность их высоких стен, мощённая брусчаткой мостовая… Они ехали с отцом в старенькой телеге, заднее колесо которой постоянно скрипело, хоть смазывай его, хоть не смазывай.
Будучи ещё несмышлёным любопытным мальчишкой, ковыряющимся в носу, Семён сидел с открытым ртом, глядя на всю эту мощную красоту, на огромное скопление людей… Да что там людей! Эльфов, гибберлингов, гоблинов… На всадников и их скакунов в богатых сбруях, на богатырей-стражников сурово взирающих на гостей и жителей Новограда, на торговцев диковинным товаром. Все деловито суетились, некоторые брезгливо морщились, глядя на еле ползущую телегу.
Здания на центральной площади впечатляли своей монументальностью. Казалось, что подобное ни люди, ни эльфы, ни кто-либо иной из живущих в Сарнауте не был способен создать. Что всё это имеет божественное происхождение.
Потом глазам предстала башня Великого Мага. Семён задрал голову, пытаясь увидеть её купол.
— Тятя, она до самого неба, что ли? — дёрнул Прутик отца за рукав.
Тот неопределённо пожал плечами и вздохнул.
И, наверное, вот именно тогда, Семён вдруг для себя понял, насколько интересен мир вокруг. Сколько ещё мест есть на свете, где он не бывал. Сколько диковинок, чудес. Почему-то казалось, что весь Сарнаут вот именно такой, как Новоград. Потом Прутик не раз бегал на пристань, слушал рассказы матросов, солдат, торговцев. В его голове рисовались дивные далёкие аллоды с их необычной природой и жителями. А древние строения, вроде джунских развалин, пирамид людей Зэм — в сознании Семёна вообще казались чем-то из ряда вон выходящим.
