Тимофей Печёрин - Душа неприкаянная
— Волшебники бывают в сказках, — ворчливым скрипучим голосом отозвался старик, выглянув из-за ближайшего стола с колбами и ретортами, — а я алхимик. Алхимик, неужели не понятно?
«Он был так близко, а я и не заметил», — с некоторой досадой подумал невысокий плотный человек. Вслух при этом молвив, дружелюбно, но напористо:
— Как будет угодно, почтенный Аль-Хашим. Пришел вот спросить, как работается… как сам?
Руку он, правда, и алхимику жать не стал. Но не из презрения или пренебрежения, нет. А по той же причине, по которой не решился бы, к примеру, погладить змею. Или кормить с руки хотя бы маленького львенка.
Собственно, волшебником или алхимиком называть экзотического старца — для невысокого плотного человека значения не имело. В любом случае, то, что Аль-Хашим посулил своему патрону, иначе как чудом назвать было нельзя.
Превращать грязь в золото длиннобородому алхимику, правда, было не под силу. И он даже пробовал объяснить, почему. А жаль, ибо невысокий плотный человек на это хоть немного, но надеялся. «Отвергая предлагай», — невозмутимо парировал он тогда. И Аль-Хашим предложил. Да такое, что патрон был готов называть его не иначе как волшебником.
«Конечно, это долго… и дорого, — вкрадчиво проскрипел тогда алхимик, — и мне понадобится помещение… попросторней. Да к тому же признаюсь честно: за такую работу берусь впервые. И более того, даже у меня на родине мало кто этим занимался. А уж тем более преуспел».
Насчет «долго» и «попросторней» невысокий плотный человек не спорил. По поводу дороговизны — по крайней мере, не сильно торговался. Прочую же словесную воду, исторгнутую не иначе как для набивания цены, просто пропустил мимо ушей. Справедливо полагая, что главное, это результат. Если же результата нет… Невысокому плотному человеку не впервой было иметь дело с недобросовестными партнерами. И судьба таковых решалась предельно быстро. Причем часто с летальным исходом.
И сегодня, спустя полгода, невысокий плотный человек явился к Аль-Хашиму именно за результатом. А не для обмена любезностями или пожеланием доброго утра.
Понимал это и сам алхимик. Потому и ограничился всего парой из тех ритуальных фраз, что частенько умиляли невысокого плотного человека:
— Рад приветствовать и я вас, почтеннейший Алексей Федорович, прозванный Бурым. Да прольются все ручьи под ваши благородные ступни.
И затем сразу перешел к сути. Выражалась которая предельно кратко:
— Сообщаю, что Кристалл Душ мною для вас закончен. Остался пустяк: найти для него… так сказать, наполнение.
* * *То, что я увидел, одновременно походило на сон… и не походило.
Со среднестатистическим сновидением окружающую обстановку роднила ее вопиющая неправдоподобность. Очнувшись (ой ли?), я обнаружил себя на пухлом бесформенном кресле… в гостиной… какого-то дома. Пройдясь вокруг и осмотревшись, я понял, что дом этот во-первых старинный, во-вторых довольно велик, и в-третьих заброшен. И заброшен давно, судя по запыленной мебели. А также по состоянию картин в рамах. Что именно они изображали, различить было уже невозможно.
С чего же я решил, что дом именно старинный, а не отделан под старину? Да с того, хотя бы, что в нем не было электричества. Ни единой розетки, выключателя и даже тонюсенького проводка. Причем выключатель лишним бы точно не был. Ибо в доме царил холодный серо-синеватый полумрак. И совсем немного света просачивалось извне — сквозь плотно задернутые занавески и щели в закрытых ставнях.
Отсутствовали и необходимые предметы современного быта. Обойдя все три этажа, я не нашел ни одного телевизора, холодильника, телефона или компьютера. Образ старинной бесхозной усадьбы довершали скрипучие половицы и деревянные лестницы с перилами.
А еще, как выяснил я очень скоро, из дома не было… выхода. Да-да: каждая, встретившаяся мне, дверь непременно вела в какое-нибудь помещение. Очередную гостиную, спальню, кабинет или хотя бы чулан. Имелась в доме и библиотека. Но первая же, снятая мною с полки, книга оказалась слишком старой. Страницы пожелтели и вываливались. Буквы выцвели настолько, что различить их было невозможно. Во всяком случае в окружающей полутьме.
Но несмотря на все сказанное, обстановка в доме больше напоминала все-таки явь, а не грезы. Для сна увиденное было чересчур детальным, внутренне непротиворечивым. К примеру, если я заходил в комнату из коридора, то и выходил из нее непременно в коридор. Если же я подходил к креслу, то оно оказывалось именно креслом. А не превращалось в глазастое клыкастое чудо-юдо.
Но главное: я не просто видел этот дом, я его ощущал. Чувствовал запах пыли, обветшавшую половицу или ступеньку под ногами. Стулья, если сесть на них, как правило оказывались жестковатыми. А какой-нибудь диван — непременно мягким.
Все в том доме было вроде бы настоящим. И в то же время оставляло впечатление невозможности. Вкупе с соответствующими вопросами. Чей это дом? Как я в него попал? И если попал — то как мне его покинуть?
Ответ хотя бы на последний из этих вопросов мне подсказала одна старая песня. Вернее, фраза из этой песни, нечаянно проскользнувшая в памяти. «Ты их в дверь — они в окно». И ведь действительно: можно открыть окно и выскочить. Не разобьешься… по крайней мере, если окно находится на первом этаже.
Насчет того же, покидать или не покидать странный дом, вопрос для меня не стоял. В чужом жилище делать нечего — даже в заброшенном. И тем более, если поместили меня сюда помимо воли. Да еще не дают возможности выйти цивилизованно. Чувствуешь себя зверем в клетке… или жуком в спичечном коробке.
С такими мыслями я нарочно выбрал окно побольше. Высотою чуть ли не в человеческий рост и с очень низким подоконником. Со всей силы рванул пропыленную, обесцвеченную временем, занавесь. Ветхая ткань рвалась и расползалась под моими руками. Чем вызвала приступ злорадного торжества.
А из разоблаченного окна мне навстречу хлынул поток света — яркого, с непривычки слепящего. Пришлось зажмурить глаза… после чего я очнулся вновь. И на сей раз, как надеялся, по-настоящему.
Приподняв голову и осмотревшись, я обнаружил себя лежащим на тротуаре. Если точнее — на тротуаре Второй Полевой улицы. Той самой, пробки на которой не раз задерживали меня в пути до универа.
Пробки! Сам того не желая, я вспомнил последнюю поездку на маршрутке. Ту доблесть, с которой ее безвестный водитель прорывался через очередной затор. И закономерный финал этой доблести — предшествовавший видению дома без выхода.
А финал ли? Искореженная маршрутка обнаружилась неподалеку. Почти прижатая к тротуару… и соседствующая с темно-красной легковушкой. Раздолбанной вообще вдрызг. Место их нечаянной встречи было огорожено полосатой лентой вместе с изрядным куском проезжей части.
