Владимир Плахотин - Браслет-2
Вскоре посыпались первые головы. И в прямом, и в переносном смыслах. Череда громких отставок в среде генералитета сменилась серией самоубийств, а то и просто расправ над оказавшимися не у дел, не нужных теперь и не мыслящих себя вне военной машины, людей в погонах.
Конечно же, мы никому не подыгрывали. Разоружали и наших и ваших. А раздевать военный люд я перестал, оставляя военную форму им на память о былых "заслугах". Но многие и сами не захотели носить ее, опасаясь репрессий со стороны гражданского населения, которое теперь вело себя далеко не мирно, выплескивая наружу все накопившиеся обиды и унижения при виде безоружных вояк.
Особое удовольствие доставляло мне "работать" с так называемыми бандформированиями. В отличие от регулярных войск, они брали в руки оружие не по принуждению, а, так сказать, "по зову сердца", испытывая к нему самые "интимные" чувства. Их отчаяние доходило до безумия, когда предмет страсти, придававший им вес и значительность в собственных глазах, бесследно исчезал. Опустошенные склады с любимыми "игрушками" вгоняли бравых молодцов в страшную депрессию. Нечем было даже зарезаться, так как холодное оружие тоже становилось дефицитом, кроме, разве что, кухонных ножей.
Для особо рьяных приверженцев силового решения жизненных проблем приходилось даже применять театральные методы убеждения в виде голоса с неба, повествующего о том, что терпение Господа в конце концов истощилось, и пришел Судный День. Помогало, но не всегда. Развращенные силой оружия убогие мозги предпочитали адский огонь мирному созидательному труду, к которому их призывал "глас божий". В полный рост вставала проблема ухода в наркотический мир. Но с этой напастью мы решили заняться чуть позже, когда воочию убедимся, что военно-промышленный комплекс планеты "отбросил копыта", по выражению все того же Пашки.
А комплекс, закаленный во многовековых передрягах, сдаваться и не собирался. Военные заводы, в то время, пока я мотался по всему свету в поисках их продукции, увеличивали ее выпуск с удвоенной энергией. Спрос и, естественно, цены на нее, и до этого немалые, взлетели до астрономических величин. Я только посмеивался над их потугами, оставляя их разгром "на закусь".
- Мочи его! Мочи! - возбужденно вопил Пашка, которого вся наша деятельность приводила в неописуемый восторг. - Ишь, затаился! - потирал он ладони при виде очередного многоствольного "зверя".
- Пал Ксанч рискует выпрыгнуть из штанов, - усмехался Санька, тоже, впрочем, неравнодушно следивший за ходом операции и принимавший активное участие в поисках очередной жертвы.
После падения стратегического колосса с нами бороться уже и не пытались. Верховное командование всех государств, пораженное катастрофическими потерями, оказалось полностью деморализованным. Зато журналистская братия переживала свой звездный час. Средства массовой информации заполонили репортажи самого скандального характера: разоблачения следовали мощным валом, благо, самому ведомству, попавшему на зуб пятой власти, было не до того, чтобы расправляться с неугодными элементами по старинке. Соревнуясь друг с другом в измышлении причин странного апокалипсиса, обсуждению в прессе подвергались даже самые глупые предположения. Что самое интересное, среди них проскальзывали и близкие к истине, но всерьез они, конечно же, никем не воспринимались. Прагматичное, приземленное мышление человечества, погрязшего в своих ежедневных делишках, не привыкшего мыслить вселенскими категориями, за редким исключением, оказалось неспособным принять идею, которая напрашивалась сама собой: жить надо в мире и согласии!
Извращенное сознание, вскормленное бездуховным телевидением, проповедовавшим культ насилия, и перенесшим его на просторы Вселенной, не могло понять такой простой вещи, что, к примеру, инопланетяне - вовсе не обязательно страшные и кровожадные монстры, всей Галактикой почему-то вдруг ополчившиеся непременно на несчастную Землю, будто других планет во Вселенной уже и не осталось. Что Земля - рядовая планетка на задворках Галактики, каких среди обитаемых миров - миллионы! Человек сам взрастил в собственном сознании идею о своей исключительности, и, только потому, что она, эта идея, тешит его самолюбие, он был не в силах с нею расстаться.
Мир настороженно следил за нашими действиями и за благо воспринимать их результаты не торопился. Ждал, затаив дыхание, что всё непременно кончится общей погибелью.
Жертвы, конечно же, были. Но являлись, скорее, следствием неразумной реакции, а то и просто страха перед необъяснимым. Характеры у людей разные и, соответственно, реагировал каждый по-своему, что, порой, и приводило к неоправданным потерям. К примеру, те же военные корабли, снизу доверху напичканные смертоносным оборудованием, после его изъятия становились просто большими лодками, бесцельно блуждающими в океанских просторах. При их создании, в интересах устойчивости судна, конструкторами учитывалась каждая мелочь, а, обезображенные нашим вмешательством, они эту самую устойчивость теряли, и мы часто находили на следующих витках перевернутые кверху брюхом и покинутые экипажами корабли, вернее, то, что от них оставалось.
- Ничего страшного! - пожимал Пашка плечами. - Они знали, куда шли служить. Чай, не в санаторий! Да и не тонет оно, дерьмо-то!
Утешение, конечно, слабое, но успокаивало, что часто рядом с перевернутыми и полузатонувшими судами уже трудились спасатели. А если таковых не оказывалось, приходилось помогать: я бросал им на воду большой надувной плот, чтоб они на нем могли ожидать прихода помощи.
Вообще, всех нюансов нашей "уборки" и не перечесть. Приходилось чем-то жертвовать, чтобы спасти мир, беременный Третьей мировой.
Конечно, многого мы не учли, вероятно, от излишней самонадеянности, а, порой, и просто от глупости, что, в принципе, одно и то же, но дело было сделано: экономический потенциал военно-промышленного комплекса был подорван на корню…"
Глава 2
Здравствуй, Дедушка Мороз!
- Хочу тебе кое о чём напомнить, милый мой волшебник.
- Это о чем же?
- Какое сегодня число, не помнишь?
Я сморщил нос, делая вид, что усердно припоминаю. Потом сдался:
- Нет, не помню. Теперь все дни какие-то одинаковые.
Настя выразительно посмотрела на меня:
- Совсем опустился. Забурился в тропики, целыми днями валяешься на песке и ничего не делаешь. Вон, - шлепнула она меня по животу, - почернел, как головёшка.
- Насчет "ничего не делаешь" явное преувеличение, - лениво возразил я.
- То, что ты царапаешь своим огрызком вот эти жалкие бумажонки, - она пренебрежительно ткнула пальцем в исписанные листы, нещадно терзаемые ветром, - это еще ни о чем не говорит.
