Дженнифер Роберсон - Песнь Хомейны
- Нет, - ответил я на его безмолвный вопрос. - Не в этот раз. Используй свою магию. Человек дернулся:
- Боги, нет! Нет! Только не чародейство… Он попытался вскочить на ноги и бежать.
- Держи его, - спокойно приказал я. Мгновенно Финн оказался рядом с пленником, не давая ему подняться с колен, сам он стоял на одном колене, одной рукой сжимая горло хомэйна, второй обхватив его затылок. Одно движение - и все будет кончено.
- Милосердия!.. - крикнул человек. И я был готов подарить ему жизнь, видят боги, но того, что произошло дальше, предвидеть я не мог.
Финн не стал переспрашивать меня. Он принял мое решение, как приказ. Его рука сжала голову хомэйна - в глазах того появилось выражение беспомощного ужаса - и почти мгновенно они стали пустыми и безжизненными. Я понял, что Финн исполняет мое приказание.
Я мог прочитать это по глазам. Не раз мне доводилось видеть глаза и лица тех, кто испытывал на себе силу магии Чэйсули. Но каждый раз я видел и глаза Финна: они становились пустыми, душа уходила из них, сливаясь в сопереживании с душой другого человека, подчиняя его своей воле. Здесь оставалось только его тело, пустая оболочка - сам он уходил. То, чем он становился, было одновременно меньшим, чем Финн, и чем-то большим, устрашающим и внушающим почтение, если не преклонение. Он становился не человеком, не богом, не зверем - чем-то иным.
Чужим. Неведомым. Незнакомым мне. Человек дернулся - его тело обмякло, но он не упал, руки Финна по-прежнему поддерживали его - одна на горле, другая на затылке. Он ничего не делал. Он ждал.
И тут внезапно Финн вздрогнул всем телом, его смуглое загорелое лицо посерело, застыв, как маска смерти, глаза по-прежнему оставались пустыми. Я слышал, как клокочет дыхание в его груди, видел, как мучительно кривятся губы в гримасе то ли отвращения, то ли боли… И мгновением позже, прежде чем я успел сказать хоть слово, он свернул пленнику шею и отшвырнул тело на снег.
- Финн! - я мгновенно оказался на земле и вонзил меч в снег - сейчас он мешал мне, шагнул к Финну, сгреб его за грудки:
- Финн, я сказал - измени его, а не убей… Но Финн уже валился навзничь в снег: я понял, что он не услышал меня. Он не был сейчас собой. Его самого по-прежнему не было здесь.
- Финн, - я схватил его за руку, удерживая от падения. Даже под теплой зимней одеждой я чувствовал, как напряжены его мышцы, лицо его было по-прежнему мертвенно-бледным, зрачки - черные булавочные головки в море чисто-желтого яростного цвета…
- Финн…
Он снова дернулся - и, наконец, пришел в себя. Повернул голову ко мне, не сразу осознав, что это я, что я держу его за руку. Он снова был самим собой, но я не спешил ослабить хватку. Если бы это не был Финн, я бы никогда не оставил меча.
Он посмотрел мимо меня, на распростертое в снегу тело.
- Тинстар, - его губы шевелились с трудом, словно ему мучителен был самый звук этого имени. - Я коснулся… воли Тинстара.
Я уставился на него в растерянности:
- Как?
Финн сдвинул брови в мучительном раздумье и провел рукой по лбу, словно хотел утереть пот, хотя лицо его было залеплено снегом, а сам он дрожал от холода. На мгновение он открылся, позволив мне увидеть свои истинные чувства, он был сейчас растерян и как-то странно уязвим.
- Он был… там. Как сеть, как паутина - мягкая, тонкая и липкая… паутина, которую невозможно сбросить, невозможно разорвать…
Финн встряхнулся, словно вышедший из воды пес.
- Но… если эти люди охотились за Чэйсули, а не за принцем Хомейны… - я помолчал. - Разве Тинстар стал бы ввязываться в кумаалин!
- Тинстар ввяжется во что угодно. Он - Айлини. Я с трудом удержался от улыбки - но не улыбнулся, подумав о Тинстаре. Тинстар, прозванный Великим Айлини, поскольку он правил - если, конечно, так можно выразиться - народом чародеев Солинды. Как Чэйсули были народом магов, живущих в Хомейне, так Айлини приходили из Солинды. Но они были - злом, ибо исполняли веления демонов преисподней. Что доброго может быть из Солинды - что доброго можно ждать от Айлини?.. Они хотели власти над Хомейной - и потому помогли Беллэму Солиндскому захватить ее.
- Но, значит, он не знает, что мы здесь, - раздумчиво проговорил я.
- Мы в Эллас, - напомнил мне Финн. - Хомейна всего в одном-двух днях пути отсюда - все зависит от того, какая будет стоять погода - и я не сомневаюсь, что границу стерегут соглядатаи Беллэма. Может быть, эти люди действительно были посланы, чтобы охотиться на Чэйсули…
Он сдвинул брови, я понял, что он размышляет, каких доказательств, убийства Чэйсули требует Беллэм от своих слуг. Должно быть, они должны принеси серьгу, может, и браслеты тоже…
- … но может статься, что они разыскивали хомейнского принцаизгнанника, - он продолжал хмуриться. - Я не уверен. У меня было слишком мало времени для того, чтобы выяснить их истинные намерения.
- А теперь уже поздно.
Финн посмотрел на меня, по его лицу снова ничего нельзя было прочесть.
- Если Тинстар связался с хомэйнами и посылает их охотиться на Чэйсули, эти хомэйны должны умереть, - ровно проговорил он, взглянул на мертвое тело, потом снова поднял взгляд на меня. - Я должен охранять твою жизнь, это мой долг.. Неужели я не могу сделать того же для себя самого?
Я долго молчал.
- Да. Конечно, - в конце концов жестко проговорил я и пошел назад к коню, чтобы вытащить из снега меч. Финн двинулся к убитому пони и снял с его спины седельные сумки.
Я вновь взобрался в седло и сунул меч в ножны, удостоверившись прежде, что клинок чист и на нем не осталось следов крови. В молочно-белом свете вьюжного дня руны на клинке сияли серебром - руны Чэйсули, сплетающиеся в надпись на Древнем Языке, которого я не знал. Меч Чэйсули - для принца-хомэйна. Но Пророчество гласило другое: однажды человек всех кровей объединит в мире четыре враждующих державы и два народа магов. Быть может, тогда этот меч больше не будет мечом Чэйсули в руках хомэйна, а просто - мечом в руках короля…
Но пока золотая рукоять с царственным гербовым львом и огромным сияющим рубином в яблоке должна остаться скрытой под кожаной обмоткой. По крайней мере, до тех пор, пока я не освобожу Хомейну и не займу Трон Льва.
- Садись позади меня, - сказал я Финну. - Ты не можешь идти по такому снегу.
Чэйсули передал мне сумки, но сам не сдвинулся с места.
- Твоему коню и тебя за глаза хватит, шутка ли - тащить на себе такую тушу! - он ухмыльнулся. - Я и не стану идти по этому снегу. Я побегу. Волком.
- Если Сторр ушел слишком далеко вперед. Я остановился на полуслове. Хотя Изменяющийся может принимать облик лиир только если лиир находится не слишком далеко, было очевидно, что с этим задержки не будет. Особое отстраненное выражение на лице Финна - выражение, которое я успел хорошо узнать за эти годы - объяснило мне все без слов. Его мысли были сейчас не здесь - он отвечал на зов, взгляд его остановился, словно бы он говорил с чем-то внутри себя - или с кем-то, кого не мог слышать никто, кроме него.
