Джон Норман - Странники Гора
Но почему именно я?
Почему не Царствующие Жрецы со своей властью, могучим вооружением, воздушными кораблями и фантастической мощью?
Царствующие Жрецы боятся солнечного света.
Царствующие Жрецы похожи на тараканов, и люди могут их убить.
Завидев их, люди ни за что не поверят в то, что это и есть их Царствующие Жрецы.
Люди мнят богов человекоподобными.
Яйцо может разбиться ещё до того, как я привезу его в Сардар.
Если оно уже не разбито. И только то, что оно – яйцо Царствующих Жрецов, оставляет мне надежду (хоть и слабую), что где-то внутри этой таинственной овоидной сферы (если она ещё цела), затаившись в ожидании своего часа, все ещё теплится жизнь.
И потом, если я и разыщу его, с чего они взяли, что я не разобью его сам и не покончу таким образом с цивилизацией Царствующих Жрецов, предоставив этот чудесный мир своему собственному виду – людям, чтобы те жили в нем, как хотели, безо всяких ограничений со стороны Царствующих. Ведь Царствующие тормозят наше развитие и прогресс.
Некогда мне приходилось беседовать на эту тему с одним из Царствующих Жрецов, и тот ответил мне так:
– Человек человеку – ларл; дай вам волю – вы станете ларлами и Царствующим Жрецам.
– Но человек должен быть свободным… – возразил было я.
– Самоубийство давать свободу тем, кто лишен разума, – ответил мне Жрец. – Люди неразумны…
Нет, я не разобью яйца – и не потому, что в нем теплится жизнь… Дело в том, что все это чрезвычайно важно для моего друга Миска. Однажды при весьма удивительных обстоятельствах мы с ним вели долгую беседу о странных и вечных вещах… большую часть жизни этого благородного создания поглотили заботы о будущем Царствующих Жрецов, мечты о возрождении рода, новых начинаниях, готовности покинуть старый мир и снова начать жизнь с нуля…
Иметь и любить своих детей – так представлял себе новую жизнь мой друг – Царствующий Жрец – бесполый и все же умевший любить Миск.
Мне никогда не забыть ту ветреную ночь у подножия Сардара, когда мы говорили о времени, покое и долге, о красоте трех горианских лун… Потом я покинул его и спустился с холма; спустился, чтобы спросить у предводителя торговцев, к которым примкнул чуть раньше, путь в далекую страну народов фургонов.
И вот я нашел их…
Клубы пыли близились, казалось, сама земля увеличилась в объеме.
Я опустился на траву.
Кто знает, быть может, стараясь сохранить Царствующих Жрецов, я спасаю людей. Спасаю от аннигиляции, которой непременно подвергнется человечество вскоре после того, как производство оружия станет неконтролируемым. Конечно, со временем люди одумаются и разум, любовь и терпимость восторжествуют в их душах. Тогда они смогут вместе с Царствующими Жрецами обратить свой взор к звездам.
И все-таки последствия моих действий, если они увенчаются успехом, будут настолько запутанны, сложны, а факторы, вовлеченные в анализ, столь многочисленны и разрозненны, что все это с трудом поддается расчетам… Однако же я обещал Миску.
Если же все обернется в худшую сторону, я не смогу далее заниматься тем, что пообещал своему другу Миску – ему и его доблестному роду. Я считал ранее Царствующих Жрецов врагами, но, узнав поближе, научился уважать их и любить. Если меня убьют, то я не смогу сделать большего, чем уже сделал для своего друга и его народа. И это не будет ни бесчестьем, ни обманом чьих-то надежд, убеждал я себя. Это будет вполне достойно профессионального воина Города Утренних Башен – Ко-Ро-Ба. «Здравствуйте, я – Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба. У меня нет ни верительных грамот, ни доказательств, но я послан Царствующими Жрецами и должен вернуть им предмет, который вам от них принесли много лет назад. Помните тех двоих? Так вот, теперь предмет нужно вернуть. Большое спасибо. Всего хорошего Пока!».
Я рассмеялся.
Скорее всего, мне заткнут рот прежде, чем я его открою.
Может, этого яйца у них давно и в помине нет.
Кроме того, в народы фургонов входят четыре племени – паравачи, катайи, кассары и наводящие ужас тачаки.
Кто мне скажет, у кого из них яйцо?
Может, они его спрятали и думать забыли куда?
А может, теперь оно у них предмет поклонения – немного необычный, но вполне подходящий для того, чтобы вызвать благоговейный трепет, – и кощунство даже думать о нем. А что если его имя нельзя произносить? Может, народы фургонов давно уже убивают даже за попытку на него взглянуть? Хорош я был бы со своей приветственной речью.
Но, положим, я как-то и стащу его, как мне переправить его обратно в Сардар?
Тарна у меня, естественно, нет (это горианская птица для верховых полетов), нет и чудовищного тарлариона, «скакуна», в буквальном смысле тяжелой кавалерии.
Я странник на равнинах юга, в бескрайних степях Тарии, на земле народов фургонов…
Поговаривают, у кочевников существует неприятная традиция убивать чужаков Слова «чужестранец», «странник» и «враг» – синонимы на Горе.
Я должен действовать открыто. Если я спрячусь близ лагеря или стад, уверен, ночью будут выпущены сторожевые слины. Они для кочевников и пастухи, и сторожа; народы фургонов с приходом темноты всегда выпускают их из клеток, и те всю ночь напролет шныряют по прерии, передвигаясь молча и проворно, на человека нападают в случае, если тот нарушил территорию, которую они успели пометить как свою; откликаются они только на голос хозяина, и если тот убит либо покинул мир по каким-нибудь иным причинам, его зверя попросту съедают.
Мне не хотелось выслеживать кочевников по ночам. В конце концов, я сведущ в местных диалектах и могу рассчитывать на то, что меня правильно поймут. В противном случае, что ж… погибну как воин – с мечом в руке. Вообще-то, если уж мне суждено найти здесь смерть, то лучше погибнуть в бою – из всех, кого я знал на Горе, только народы фургонов имели касту палачей, специально обученных, подобно книжникам и врачам, своему изящному искусству.
Кое-кто из них сделал карьеру во время бесконечных войн враждующих горианских городов, кто-то – оказав услуги высокой касте посвященных, убарам или ещё кому-нибудь из заинтересованных в столь узкопрофильных специалистах. По понятным причинам палачи рядились в одежды с капюшоном. Поговаривают, что они сбрасывают колпак во время казни, так что осужденный на смерть мог надеяться увидеть лицо палача.
Меня раздражало, что, несмотря на то что я ясно различал клубящуюся пыль, что толчки под ногами, вызванные поступью могучих стад, становились все ощутимей, я ещё не приблизился к ним. Правда, теперь мне отчетливо слышался гонимый ветром к стенам далекой Тарии рев тысяч животных. Пыль стала тяжелой, словно в воздухе сгустилась ночная тьма; трава, земля – все сотрясалось подо мной.
