Далия Трускиновская - Домовые
Из этой дырки Тимофей Игнатьевич добыл большой кусок плотной полиэтиленовой пленки и моток шнура. Нести пришлось Акимке с Якушкой, и они не жаловались: слово старшего — закон.
На шоссейке они сразу нашли мертвое тело.
Оно уже как будто малость съежилось, но Акимке все казалось — случилась ошибка, этот бесталанный Ермолай Гаврилыч сейчас закряхтит, протрет глаза мохнатыми кулаками и сядет. А Якушка даже обошел его, надеясь уловить признаки жизни.
Но их-то как раз и не было.
— Бабу сюда ведите, — распорядился Тимофей Игнатьевич. — Пусть повоет.
— А что, нужно? — удивился Якушка.
Тимофей Игнатьевич задумался. Сколько он себя помнил, над престарелыми и крепко заснувшими домовыми никто не выл. Но вроде бы когда-то давным-давно овдовевшим домовихам полагалось…
Пока Якушка удивлялся, Акимка, проявив неожиданную шустрость, понесся отыскивать деревенскую домовиху. Она уже малость пришла в себя, но выбираться из-под развесистого подорожника боялась.
— А ну как вихорь прилетит?
— Да улетел твой вихорь! Не вернется! — успокаивал Акимка. — Пойдем, я тебя отведу…
— Куда?
Акимка растерялся.
— Ну, к этому, к твоему… — промямлил он.
— К Ермолаю Гаврилычу, что ли? — домовиха выглянула из-за круглого листа. — Сыскался?!.
— Сыскался…
— А что ж сам не идет? Расшибся, что ли?
— Расшибся…
— Пойдем, дитятко, — встав, она взяла за худенькую, еще не в полную меру шерстистую лапку своего малыша. — А ты, молодец, поглядел бы — там, на дороге, мы свои пожитки побросали. Сделай доброе дело, подбери!
И поспешила туда, где ее должен был огорошить страшным известием Тимофей Игнатьевич.
Акимка остался у подорожника. Подумал, что надо бы набрать спелых семян — в доме через дорогу у девицы Федосьи Андроновны хозяева канарейку завели, капризную — сил нет, и хочет та канарейка подорожникова семени, а сказать людям не может. И выругал себя нещадно: тут такое горе, а он — про канарейку…
Закричала и рухнула рядом со своим Ермолаем Гаврилычем домовиха, стал звать батю маленький. Акимка заткнул уши кулаками.
Так бы и сидел под тем подорожником до рассвета, но прибежал Якушка.
— Идем скорее! Тимофей Игнатьевич велел того покойника к дому перенести, там он у гаража угол приметил выкрошенный. Говорит, для Аникея Фролыча берег, но вот придется чужому уступить.
Аникей Фролыч был старшим из домовых-новоселов и уже не раз грозился лечь и уснуть, да все как-то не получалось.
Поскольку Акимка все боялся прикоснуться к телу, Тимофей Игнатьевич и Якушка сами завернули его и увязали, как умели, оставив петли — за что лапами браться. Акимке досталось вести горемычную вдову с маленьким.
Первым делом схоронили тело в обвалившемся углу и присыпали мелкими камушками. Не тащить же его в дом… Потом чуть ли не в охапке унесли обеспамятевшую домовиху с маленьким. Тимофей Игнатьевич надумал временно определить их на чердаке. А потом, узнав все обстоятельства дела, созвать сходку и решить их дальнейшую судьбу. В конце концов, бабьи слезы — не навеки, и если позвать опытную сваху — она для вдовушки живо местечко приищет.
Акимка с Якушкой переволновались — ну как старшие заметят на чердаке расчищенную под пляски площадку и новогоднюю гирлянду с батарейкой, чтобы уж праздник — так праздник? Но нет, не заметили.
Было уже раннее утро, дом пробуждался, когда все, за кем Тимофей Игнатьевич сгонял Акимку с Якушкой, поднялись наверх и заняли подобающие места. Домовые не любят сидеть рядком, поэтому разбрелись и устроились, как коты на солнцепеке — чтобы каждому хоть краем глаза, а видеть всех присутствующих. Жаль, чердак был новый, необжитой, хоть нарочно натаскай сюда всякой рухляди, удобной, чтобы укрыться с удобствами. Хорошо хоть, нашлись скомканные газеты…
Явился, понятное дело, крепко недовольный Лукьян Пафнутьевич. Он все никак не мог понять, каким боком его подручные к этому делу пристегнулись. Для помощи деревенской домовихе позвали и его супругу, Матрену Даниловну, хотя баба на сходках вообще не должна показываться. Явился домовой дедушка Ферапонт Киприанович — он-то с женушкой и наплодил трех девок. Явился сильно самостоятельный и непомерно гордый Евсей Карпович. Под локотки привели Аникея Фролыча.
Приплелся и совсем загадочный домовой Лукулл Аристархович, которого привезло с собой довольно странное семейство Венедиктовых. Семейство состояло из дедушки Венедиктова и его супруги Людмилы, а в новый дом на окраину оно было сослано внуками. И внуков можно было понять и простить — при всяком удобном случае дед с бабкой принимались толковать о роковом возрождении коммунизма, а также словесно нападали на гостей, упрекая их в материальном благосостоянии.
Лукулл Аристархович, понятное дело, нахватался блажных идей и пробовал было их проповедовать среди домовых, но получил резкий отпор: мы-де живем по старинке, телевизор — и то не каждый день смотрим, зато за порядком следим, а у тебя, у засранца, вон которую неделю тараканы не травлены, по всему дому расползаются.
С тараканами было вот что. Домовые вскоре после новоселья договорились провести военные действия против этой дряни разом по всему дому, и даже в тех квартирах, где своего домового отродясь не держали. Никому и в ум не взошло, что Лукулл Аристархович, воспарив мыслями, проигнорирует это мудрое решение. В итоге тараканы, спасаясь от крепких заклятий и наговоров, батальонами и дивизиями устремились в квартиру Венедиктовых, там перевели дух, отсиделись и стали совершать вылазки. Домовые вдругорядь сговорились и почти эту нечисть повывели, но некоторвм удалось спастись все у того же разгильдяя Лукулла Аристарховича. Они расплодились — и все вот-вот могло начаться заново…
Видя все это почтенное общесто в сборе, Якушка с Акимкой заробели и спрятались. Отродясь не бывало, чтобы подручных звали на сходку. По крайней мере, Аникей Фролыч такого вспомнить как ни пытался — не сумел. Значит, лучше лишний раз не высовываться.
— Так, стало быть! Тихо! — рявкнул Тимофей Игнатьевич. — Беда нагрянула. Будем решать, как ее избыть. Вот вам Таисья Федотовна, вдова горемычная. Повтори всему собранию, Таисия Федотовна, что мне спозаранку сказывала. Не смущайся, все свои…
— Какие ж вы свои? — тихонько ответила домовиха. — Вы-то городские, а мы-то деревенские…
* * *История, которую сквозь слезы и вздохи поведала деревенская домовиха, сильно всю сходку озадачила.
Деревня, где жило несколько семей домовых, была старая, хоть и невелика — а на хорошем месте. Невесть сколько веков продержалась та деревня, и, кабы не свекла…
