Алина Багазова - Ведьма
– Я же спросила! – повысила я голос – Неужели так трудно ответить?
– От утра до вечера спину гнет на барина… – спокойно выл наглец.
– Я знаю! – разозлилась я. – Это все подстроено! Подшутить надо мной решили, да? Не знаю кто, но сейчас я тебя вытащу, и посмотрим, кто ты, а тогда держись за такие шуточки! Еще и издевается…
Я ринулась к печи и заглянула в темное небольшое пространство между ней и стеной. И мне стало жутко: промежуток был настолько узкий, что нормальный человек никак не смог бы там поместиться. Из темноты пахнуло сыростью и донеслось шебуршание, голос смолк.
– А ну-ка выходи сейчас же! – стараясь скрыть дрожь в голосе, попросила я пятясь.
– Ты не командуй, не у себя ведь дома! – огрызнулся голос, но боязливо.
– Пожалуйста! – взмолилась я. – Ну тебе что, трудно? Скажи мне, где я, кто ты?…
– Один хрен, вылезти бы надо, размяться, да и сыровато здесь – стена подтекает, кашель вот подхватил… – забурчал голос, как бы не обращаясь ни к кому. – Пожалуй, выберусь.
Снова зашуршало, и из проема появилась рука – тощая, выглядывающая из обветшалого, обтрепанного рукава. Она цепко схватилась за угол печи и вытянула наружу все остальное. Перехватило дух: передо мной стоял невысокий, жутко тощий бородатый мужичок, одетый в подпоясанную рубаху и широкие штаны, на ногах – огромные лапти. Ну типичный персонаж русского фольклора! Только ростом он мне был едва ли по грудь, а я не сказала бы, что слишком высока.
– Ого, какая дылда! – Он, казалось, был ошарашен, разглядывая меня, потерявшую дар речи. – Ну чего уставилась? Домовика ни в жисть не видела, что ли?
– Ко… кого?
– Домовика! – разозлился мужичок. – У каждого дома есть домовик, будто не знаешь! Хватит глаза пялить, может, делом займешься?
– А чего ты меня подгоняешь? – наконец собралась я. – Сам сказал, что я не у себя дома. Вот и не обязана тут порядок наводить! Твой дом, ты и прибирайся. Я вообще, можно сказать, гость…
– Зачем тогда взбаламутила? – скис домовик. – Так тихонечко тут все лежало, нет, пришла ниоткуда гостем, между прочим незваным, подняла все вверх ногами, а теперь отказывается заканчивать…
Он поплелся к столу и, смахнув осевшую от перин пыль, уселся на табуретку.
– Никакого уважения к хозяину… Что за люди пошли? Раньше, прежде чем войти, спрашивали позволения, Привечали домовика, прикармливали… Вежливо говорили. А теперь? Ворвутся без спросу, орудуют как у себя дома, не обращаются к хозяевам…
– Я позвала, когда заглянула, – пробормотала я.
– …Не говоря уже о том, что домовик-то, может, болен, лежит, иссушается кашлем, ледащий… И поесть же никто не поднесет и доброго слова не скажет…
– Я не знала, что здесь кто-то живет. Везде паутина, пыль… – оправдывалась я.
– Коли болезнь мучит, до уборки ли?…
– Извини, – мне стало стыдно, – я правда не знала, что здесь домовик есть, а то бы по-другому…
– А когда обоснуются, начинается: домовик, то сделай, домовик, это подай, принеси… – грустно жаловался мужичок в никуда, – а потом так же исчезают, и ни слуху ни духу.
– Так здесь еще кто-то до меня вот так появлялся? – подскочила я.
– И не раз, – разоткровенничался вдруг домовик, – появятся, вот как ты – из ниоткуда, и живут. Сначала так же охают, причитают: мол, где мы, да что делать? А потом обживаются и делом начинают заниматься… Всякие, конечно, попадались. Некоторые – чистые кикиморы – скалятся да издеваются, а были и приветливые, скромные да ласковые… – и вдруг снова сник, – но потом и те пропадали. И никто даже не попрощался…
Он снова зашелся в лающем кашле. И тут я увидела, что у него глаза красные да жаром от него так и пышет. Господи, да он же болеет! А как лечить домовиков? Я растерялась. А он так грустно молчал…
– Домовичок, милый, ты посиди, подожди немножко! – вскочила я. – Я сейчас тут быстренько уберу, помою. А потом накормлю тебя… А продукты есть? – вдруг растерялась я.
– В подполе еда, – скрипнул домовик, – вон там, у буфета.
Я посмотрела и увидела квадратное очертание крышки в полу, которое не заметила сразу.
– Ага, только перины выбью…
– Постой, – домовик меня перехватил уже у двери, – убирайся здесь, а я с перинами уж сам…
– У тебя ведь жар… – возразила я, но потом осеклась, увидев, что он уже так не пылает.
– Нету уже… – смущенно проговорил домовик. – Потому пойду, а ты тут. Полезешь за едой, возьми свечу – на подоконнике. Да осторожнее в подполе, там ступеньки крутые…
Мне было неловко, но пришлось позвать домовика, чтоб научил пользоваться печью. Он ворчал что-то о белоручках, но, кажется, вполне добродушно, незлобиво. Разжег, показал поленницу дров, которую я сразу не заметила между печью и буфетом, объяснил, как готовить в печи, и убежал на улицу. По-моему, он немного повеселел и уже чувствовал себя лучше.
Когда он вошел в дом, таща на себе выбитые перины, и довольно сопя, комната была вычищена до блеска, а на столе дымилась вареная картошечка, посыпанная зеленью, исходили ароматом маринованные грибочки, манили хрустящие огурчики, квашеная капустка. Также, к своему великому восторгу, я нашла в подполе окорок и колбасу и тоже их нарезала.
На печи жарились блинчики, я бегала от стола к ним и обратно, выкладывая их на тарелку. Благо посуда здесь нашлась обычная, привычная для меня.
– О-го-го! – Довольно повел носом домовик и добавил одобрительно: – Хозяюшка!… И сарафанчик-то как тебе к лицу! Носи уж, твой теперь…
– Давай к столу, хозяин-батюшка, – воодушевилась я, решив спросить, откуда же тут все-таки женская одежда.
– Сейчас, матушка, – вторил мне домовик, – только перины застелю.
Он полез наверх, быстренько справился с делом и спустился. Я встретила его улыбкой, но он снова нахмурился.
– И надолго ты здесь? – спросил насупившись глядя в тарелку.
– Не знаю. – Я тоже отчего-то опустила глаза. Возникла неловкость.
– А-а… – вроде понимающе крякнул домовик, набрасываясь на еду. Я тоже осторожно взяла картофелину. – Значит, так же исчезнешь, как остальные.
– Расскажи о них, о тех, кто здесь появлялся до меня, – умоляюще попросила я.
– А фево? – с набитым ртом поинтересовался домовик. – Фево фаскафывать?
– Как они появлялись?
– Да так же, как и ты, – домовик прожевал, запив квасом, – приходили из ниоткуда. Должен признать, ни одна из них не начинала уборку сразу!
– Это были только… женщины?
