Мария Быкова - Жребий брошен
Да, и еще: метлы все-таки следует объезжать.
Алхимичку я заметила сразу. Сверху, метров с тридцати — сорока над землей, отлично просматривалась вся площадь, все еще по-утреннему пустая. Девица же, закутанная в теплый плащ, в розовой шапочке, с розовым пушистым шарфиком и цветной сумкой, представляла собой прямо-таки овеществленную мечту снайпера.
Я вообще-то собиралась спланировать красиво и мягко. Но метла, обладавшая резким и угловатым характером, имела на жизнь другие планы. Стоило мне направить кончик древка вниз, как она рванула в вертикальное пике — я сжала ручку всеми конечностями, кроме разве что зубов. Кажется, даже не успела порадоваться, что так и не пересела на метлу по-дамски.
Мостовая неуклонно приближалась. Я выкрикнула тормозящее заклинание, не будучи уверена в том, что успею договорить его до конца.
Успела. Метла остановилась в полуметре над землей, мои внутренности, по ощущениям, остались висеть парой саженей выше. Сглотнув, я слезла с транспортного средства, щелчком лишая его движения.
Так, чего мы там пообещали?.. Вернуть метлу владелице?..
Еще четыре слова — и метла, теперь уже безо всякого груза, вновь взмыла в холодный воздух. Заново пометавшись туда-сюда, она выровнялась и величественно поплыла в обратном направлении. Я проводила ее взглядом и обернулась к Полин.
Алхимичка смотрела на меня круглыми глазами. Сумку она выставила перед собой на манер щита. Я недоуменно посмотрела на оборонительную конструкцию и шагнула вперед. Девица попятилась, не опуская сумки.
— Полин?
— Я-альга?
— Ну да… Ты чего?
— Это ты чего?! — обрела голос алхимичка. Она шагнула вперед, замахиваясь на меня сумкой. — Что это было за родео, а?!
— Какое родео? — не поняла я.
— Воздушное! Атака рыжих ведьм, мрыс дерр гаст!! У меня чуть инфаркт не случился! — Алхимичку всю трясло, она сжимала кулачки, так и приноравливаясь меня ими треснуть. Неожиданно девица хихикнула. Не иначе как нервное.
Я потупилась, вспомнив того гнома, которого чуть не пришибла сверху. Точнее, вспомнила его бешеный вопль: «Воздух!!!» Ой, а как тогда захлопали ставнями другие гномы…
Хорошо, если завтра окна во всем квартале не окажутся заклеены крест-накрест!
— Ну и что ты скажешь в свое оправдание? — Полин, уже вполне оправившись, уперла руки в боки.
Я пожала плечами. Алхимичка вздернула носик.
— Извиняйся! — решительно потребовала она.
— И не подумаю, — хмыкнула я.
— Извиняйся!
Я смерила ее медленным внимательным взглядом: снизу вверх, потом сверху вниз. Примерно таким взглядом умеренно голодный тигр осматривает браконьера, пытаясь понять, а шибко ли вкусный попался экземпляр, стоит ли ради него подниматься с мягкой травки. Девица старательно смотрела в сторону, но нервы ее начинали сдавать.
— И не пялься на меня!
— На конкурс опоздаем, — хладнокровно напомнила я.
— Из-за тебя!
— Из-за чьих-то нервов.
— Да-а, а нервы от кого?
Я только усмехнулась, привычно выглядывая среди островков льда нашу будущую дорогу.
Музей располагался в четырех кварталах. Двигаясь зигзагами и короткими перебежками, мы добрались до него, практически не промочив сапог. То есть это Полин — не промочив; в моих давно уже плескалось, и на новую влагу я не обращала никакого внимания. Вот плащ я старалась подбирать: не хватало еще, чтобы его сожрала вечно голодная школьная моль.
— Дошли, — выдохнула Полин, тыкая пальчиком в невысокое деревянное здание. Я посмотрела, куда ткнули; домик был выдержан в старинном стиле, с деревянными кружевами вокруг ставен и с резным коньком на крыше. У крыльца плескалось море разливанное, но мне теперь и оно уже было практически по колено.
— Пошли. — Я подобрала плащ еще выше, насколько это представлялось возможным. Сапоги вдумчиво хлюпнули, намекая на тяжесть собственной горькой судьбы.
— Я боюсь, — пискнула за спиной алхимичка.
Я тоже. За сапоги.
— Надо! — твердо ответила я, шлепая через глубокую лужу. Три ступеньки, коврик перед дверью. Коврик был и без того влажный; когда на него вежливо встала я, он едва ли не всплыл. Так, что тут у нас? О, все верно — светлая вывеска, темные буквы: «Межинградский литературный музей».
Я решительно толкнула от себя тяжелую дверь.
Внутри было тепло и чуть душновато. Нашему взгляду (Полин, спрятавшаяся за моей спиной, робко выглядывала из-за моего же левого плеча) открылась небольшая комната, выполнявшая функцию прихожей. Там сидели две тетеньки, занятые вязанием и разговорами, висело небольшое круглое зеркало и стояло несколько вешалок, занятых множеством курток и плащей.
— Здравствуйте, — вежливо сказала я, принимая на себя роль лидера. — А стихотворный конкурс здесь проходит?
— Здесь, здесь, — на удивление дружелюбно закивали тетеньки.
Я подивилась подобному отношению: известно, служительницы храмов — все равно, обычная ли это церковь, или же речь идет о храме науки — обыкновенно отличаются донельзя сварливым нравом. Что уж далеко ходить за примером: чего стоят одни только гардеробщицы в городской библиотеке, явно мнящие себя выше всяких там посетителей.
— Вы, девочки, плащи вешайте и проходите, — добавила одна из них. — Там еще не началось, как раз успеете.
Полин спешно расстегивала плащик, от волнения путаясь в застежках. Слава богам, у меня таких сложностей не было: я привычно расстегнула простую фибулу, отряхнула подол плаща от налипшего на него мокрого снега и повесила его на петельку, специально пришитую осенью. Сняла с головы платок, свернула его в квадратик, засунула во внутренний карман плаща.
— Ну что, ты готова? — Я развернулась к алхимичке.
Та кивнула, обеими руками сжимая ремень своей сумочки. Ремень трясся, как заячий хвостик; впрочем, представив зайца с хвостом из псевдокрокодиловой кожи, я только содрогнулась от полета собственного воображения.
— Тогда пошли, — хладнокровно сказала я. — Дверь вон там.
И мы пошли.
За дверью — тоже тяжелой, деревянной, с резными узорами — оказался длинный коридор. По стенам его висели портреты, мнемо-записи, черновики бессмертных творений, для пущего сбережения упрятанные под отдельное стеклышко каждый. Чуть ниже располагались витрины; там лежали другие черновики, погрызенные (в порыве вдохновения, не иначе) перья, пенсне с треснутыми стеклышками, стояли чернильницы, статуэтки и прочие атрибуты творческого процесса. У витрин кучковались адепты; большинство были нашими ровесниками или казались таковыми. Народ общался, переходил с места на место, рассматривал портреты и витрины; то и дело он косился в сторону ближайших дверей, покамест еще закрытых.
