Евгений Малинин - Братство Конца
– Пойдемте, я вас провожу к палаткам! – затараторила она, впихивая самодельное подобие лука в самодельное подобие колчана, из которого торчало еще несколько заостренных ореховых прутиков. Забросив за спину то, что она называла настоящим эльфийским оружием, и поправив на поясе подделку под широкий охотничий нож, поименованный кинжалом Рокамор, она направилась в обход своей еловой засады по едва заметной тропке. Мы с облегчением двинулись за ней.
Паша, видимо, в предвкушении сухих ботинок и обеда, съехал с образа «меланхолического гения» в образ «своего в доску»:
– Слышь, подруга, а чой-то Серега тебя как-то странно называет?
– Это Машеус, что ли? – не оборачиваясь, отозвалась девушка. – Да меня все мои друзья так называют!
– А мне можно тебя так называть? – Паша похлюпал бодрее, пытаясь догнать девушку. Даже гундосости в его голосе поубавилось.
– Ну что вы, как можно! – Машенька, похоже, слегка растерялась. – Такой… серьезный, солидный человек!.. Известный актер!.. Я же не могу так просто относиться к вам, как… Ну как к тому же Сережке! – И она кивнула в мою сторону. В ее словах явно прозвучало, что она считает Пашеньку слишком «взрослым», чтобы зачислить его в свои друзья. Опытный Паша сразу просек сомнения девушки.
– Да мы с Серегой старые кореша! А, как говорится, твой друг – мой друг! Ну не могу же я друга своего закадычного друга называть Мария… как там тебя по батюшке?
– Евгеньевна… – кокетливо подсказала Маша.
– Во! – неизвестно чему обрадовался Паша. – Евгеньевна!.. Это ж и не выговоришь сразу! А вот «Машеус» я смогу сказать в любом состоянии!
– Не хвастайся, – неожиданно для себя самого вступил я в разговор. – Помнишь, неделю назад в вашем же буфете, в театре, ты «мама» сказать не смог… Я бутылку… кефира… из-за этого проспорил…
– Ага! – тут же вскипел мой гениальный друг. – Ты вспомни! Утренний спектакль, репетиция, вечерний спектакль! Танька все нервы мне истрепала, это ж надо, дважды реплики забыть! Конечно, я к вечеру несколько сдал!
– Какая у вас насыщенная, интересная жизнь! – раздался впереди восторженный девичий голосок.
– Да уж! – не слишком уверенно подтвердил Паша. Он уже почти догнал двигавшуюся впереди легким бесшумным шагом Машеньку, но в этот момент она воскликнула:
– Вот мы и пришли!
И мы все трое вышли из кустов на обширную поляну.
Полянка действительно была очень похожа на лагерную. Вот только никаких палаток на ней не было. Более того, она имела настолько дикий, нетронутый вид, словно располагалась не в тридцати километрах от крупнейшего мегаполиса планеты, а где-то в нетронутых дебрях Сибири.
С минуту мы стояли, молча рассматривая чудный уголок дикой природы, а потом Машеус, словно обиженный ребенок, разочарованно протянула:
– А где же все?
Мы с Пашей ничего на этот вопрос не успели ответить, поскольку из густой и высокой травы, росшей в центре поляны, раздался спокойный басовитый голос:
– А никого больше нет…
Следом за этим над травой показалась широкоскулая, толстощекая заспанная физиономия Элика Абасова. Осмотрев нас из своего травяного укрытия и чуть-чуть подумав, он выпрямился во весь свой без малого двухметровый рост и предстал перед нами во всей красе.
«Да, – сразу подумал я, – ему тоже нельзя показываться ни в одной подмосковной деревне!»
Элик Абасов был единственным троллем в нашей компании. Огромный, добродушный, немногословный и надежный, как скала, татарин, по иронии судьбы занимавшийся регби, был по уши влюблен в одну нашу повернутую на Толкине эльфиечку со странным нерусским именем Изольда. Ради нее он был готов на что угодно, вот и стал страшным троллем по имени Душегуб. Я так думаю, что именно эта его любовь вырядила Элика таким образом. На бедняге не было ничего, кроме похожего на танковый комбинезона, коротким коричнево-рыжеватым мехом наружу. Этот комбинезон имел к тому же плотно обтягивавший голову капюшон. Так что наш огромный Душегуб сильно смахивал на рыжего гризли с добродушной, щекастой, голубоглазой физиономией. А когда он наклонился и вытащил из травы огромную дубину, оканчивавшуюся кое-как подровненным корневищем, Машеус тихо пискнула и осторожно переместилась за мою спину.
Тролль между тем, не обращая внимания на явный испуг эльфа, спокойно загудел дальше:
– Я сюда вернулся часа два назад… Надоело, что все меня пугаются, да и Золька сказала, чтобы я был здесь до обеда. Палатки стояли на месте, а ребят не было, все по лесу бродили. Ну я на солнышке и прилег. Просыпаюсь, а никого нет… и палаток нет… А тут и вы из лесу показались…
– Так ты что, даже не слышал, как ребята палатки сворачивали? – высунулась из-за моей спины Машеус.
Но тролль Душегуб ничего не успел ей ответить. Высоко вверху что-то неожиданно грохнуло, землю под нами тряхнуло так, что мы едва устояли на ногах, небо стало бледно-оранжевым, а солнце внезапно позеленело и через секунду рухнуло вниз по небосклону за зазубренный окоем леса.
Глава вторая
Только глупец играет с оружием, спичками,
зажигалками, бензином, кислотой, бетонными плитами, заклинаниями обеих магий и особенно со слабоалкогольными напитками!
И сразу наступил вечер. Причем вечер поздний. Поскольку новое зеленое солнце уже село, сумерки были достаточно густыми. К тому же сразу стало холоднее. Наша белокурая зелененькая эльфиечка даже задрожала, правда, я не понял, от холода или от испуга. Паша тоже завертел своей шерстяной головой достаточно растерянно, и только Элик-Душегуб никак не реагировал на изменение пейзажа – ему в его комбинезоне холодно не было.
Я тоже отнесся к этим неожиданным переменам в окружающей обстановке достаточно спокойно. Видимо, сказалось мое неумеренное увлечение фантастикой – зеленое солнце и оранжевые небеса уже давно были мне не в диковинку. Поэтому я, похлопав своих друзей по плечам, предложил им отдохнуть на травке рядом с троллем и, позаимствовав у Машеуса ее верный Рокамор, отправился к темневшим невдалеке зарослям. Судя по всему, нам предстояла ночь в лесу. Развести костер я не мог, никто из нас четверых не курил, а вот состряпать некое подобие шалашика я вполне был способен.
Славный ножичек с экзотическим именем безусловно являлся украшением девичьей талии, но вот в качестве собственно ножа явно оставлял желать лучшего. Тем не менее мне удалось с его помощью выломать пять подходящих жердин. Две раздвоенные на конце, две без рогаток и одну подлиннее, ровненькую и толстенькую.
Вернувшись к расположившейся на травке троице, я увидел, что Пашенька, ругаясь вполголоса, пытается стянуть с себя свои замечательные, но совершенно мокрые унты, Душегуб с интересом наблюдает за его суетой, а Маша, стоя рядом с ранимой личностью на коленках, активно участвует в этом процессе, выдавая общие рекомендации.
