Дарья Волкова - Гении места или Занимательная география (СИ)
- Да что Наталья Петровна... – вздыхает глава района. Михаил отчетливо представляет, как тот промокает платком вечно потеющую лысину и фыркает себе в усы, – Какой спрос с ба... с женщины. А ты вот хорошо ситуацию знаешь по паводку, бывалый.
- Думаю, большой воды не будет в этом году.
- Думаешь?
- Думаю.
- Хорошо бы... – басит Михаил Петрович. – Но если что...
- Если что – то мы готовы.
- Вот и добре, – с облегчением вздыхает глава. – Ну, бывай, Михаил Ильдарович.
А спустя полчаса Михаил стоит на берегу и смотрит на скованную льдом реку. “Лезвие” – такое имя дали ей на своем языке исконные жители этих земель. Он долго не мог понять, почему, пока не побывал в верховьях. И потом, позже, прочел в библиотеке, как писал о реке тот, кто точно смог передать ее характер.
Я не мог оторвать взгляда от реки. Зею тут не узнать — стала недоступная, чужая. С глухим рокотом рвётся она из-за скалы, бросается всей массой голубой воды на оскаленные перекаты. Сквозь радужную пыль видно, как бьются тугие струи о груди непокорных валунов, как кипит, бушует вода и, высоко вздымаясь, снова падает на них. И так, неудержимыми скачками, Зея проносится мимо обрыва, прыгает влево, за утёс. И оттуда, будто из преисподней, доносится непокорный, угрожающий рёв одичавшего потока...*
Здесь же, в районе их села, у реки совсем не тот характер. Она спокойно, неторопливо несет свои воды к Амуру, благосклонно позволяя людям взгромождать на свой синий текучий хребет катера, баржи и прочий плавучий транспорт. И лишь по весне река вспоминает, что за имя ей дали те, кто почитал ее. И вскипает, разя по берегам направо и налево всех, кто имел неосторожность поселиться в опасной близости от лезвия. И несутся в бурной мутной воде разворошенные стога сена, амбары, а то и вовсе целые дома. Остро лезвие, остро и опасно.
- Михаил Ильдарович! – в его размышления вторгаются детские голоса. Михаил поспешно достает из кармана очки. У него прекрасное, стопроцентное зрение, а очки с простыми стеклами он стал носить два года назад, когда его назначили директором школы. Для солидности. Потому что для директора школы Михаил был непозволительно молод тогда – двадцать девять лет. Да и сейчас, в свои тридцать один, он недостаточно солиден для этой должности. Но его, так сказать, обличили высоким доверием.
- Вы почему не на репетиции? – старательно хмурит брови на окруживших его ребятишек.
- А мы уже закончили! – загомонили они наперебой. – А тренировка сегодня будет?
- Конечно, – он позволяет себе улыбнуться. – В семь вечера, как обычно.
Ребятня умчалась по своим делам, а Михаил снова повернулся к реке. Мысленно вернулся к недавнему разговору по телефону. Если бы он знал Хранителя Зеи, он был бы уверен относительно паводка точно. Да и вообще...
Этот вопрос занимал его давно, с самого детства. Почему кифэйи не знают друг друга? Сколько это могло бы принести пользы! Вот знай он Хранителя реки... Да не только он! Последствия наводнений были бы не столь сокрушительны. Не погибало бы столько людей.
Ответа на свой вопрос он не знал. Отец как-то обмолвился, что, дескать, Хранитель должен быть полностью сосредоточен на своей миссии. А общение с другими, подобными себе, способно сильно отвлечь кифэйя от его работы. Михаил усмехается: какая-то часть правды в этом есть. Если бы он мог каждый день... да хотя бы раз в неделю... раз в месяц!.. общаться вживую с таким же, как он сам. С тем, кто понимает. Да, это, определенно, отвлекало бы его от... от чего?
Михаил отворачивается от реки. Надо успеть зайти домой, поужинать, переодеться и снова в школу. У него много разных дел – он молодой и холостой директор сельской школы, который все свое время отдает этой школе и этим детям. Но ведь он еще и Хранитель. В чем его работа Хранителя? Он прекрасно помнит то, о чем ему говорили при инициации. Но все равно не понимает – зачем? В чем смысл его жизни здесь? В чем смысл кифэйев вообще? Михаил упрямый и прямолинейный. Он задал этот вопрос Квинтуму. Родители его предупреждали – там не отвечают на вопросы, но он все равно спросил. Удивительно, но ему ответили. Только вот понятнее от этого не стало. Шесть слов. Время придет. Вы должны быть готовы. Какое время? Когда оно придет? И к чему они должны быть готовы? Но все остальные его вопросы проигнорировали. Методично провели инструктаж, показали базовую технику – и вперед, товарищ Чупин. На штурм Приамурья.
Михаил идет по селу. Прохожие редки, лишь дети носятся, невзирая на начинающийся буран. Но все, кто встречается ему на пути, весьма почтительно здороваются с Михаилом. И не в очках дело. Его действительно уважают. Потому что он директор школы. Потому что его обожают все без исключения сельские ребятишки. Потому что он болеет за свое дело. И потому что он свойский, мировой мужик.
Ветер студит лицо, зима напоследок скалит зубы. А потом начнется весна. Взломает ледяной панцирь река, и сразу оживет село. Будут причаливать к пристани баржи, выйдут на небольшие поля трактора, начнут собираться в артели старатели, пойдут по мелким речкам драги, отнимая у земли и воды золото. Но Михаил давно понял, где больше всего золота. Не в земле и в воде. В людях больше всего золота.
Спокойны реки берега, шумит золотая тайга...
– Г. Федосеев, “Тропою испытаний”.
До. Петр.
Если бы эта гора была горой по-настоящему – высотой хотя бы в пару тысяч метров, то, наверное, с нее было бы видно море. И весь остров в виде треугольного блина с его бесконечной тундрой был бы как на ладони. Но холм высотой менее двухсот метров назывался горой исключительно из снисхождения. Ибо это была высочайшая вершина заполярного острова, и именно здесь располагалась метеостанция. Три деревянные постройки – небольшой дом, еще меньший размером сарай и сортир – куда же без него. Между строениями протянуты веревки, и не только для сушки белья: погода бывала тут зачастую такова, что дойти до туалета по нужде, не держась за веревку, могло быть затруднительно – снег сплошной стеной так, что в метре не видно ничего. Или другая напасть: сдуть может шквалистым ветром, если ты не очень тяжел. Учитывая, что в доме жили и дети – это была отнюдь не пустая мера предосторожности.
Сейчас вершина сопки временно необитаема. Лишь трепещут на ветру, пытаясь улететь, разноцветные гирлянды белья. Да из ящика, который служит ему конурой, иногда высовывает нос Пашка – заснеженный и одновременно от природы белый пес породы самоед. Пашке грустно – он любит людей, скучает по ним. Ждет, тихо поскуливая время от времени. А хозяев все нет и нет. Уехали и будут только к вечеру. Но приедут, обязательно приедут. Ведь Пашка их ждет.
