Галина Гончарова - Государыня
— А что это — знать мне не надобно?
— Многие знания — многие горести. — Выговор юнца был безупречен, ей-ей, не видя собеседника, Поль подумал бы, что перед ним соотечественник из провинции Коньяк, но и только-то.
— А чем это может грозить моему кораблю?
Парень задумался на миг.
— Пожалуй, что ничем. Это не принесет вреда судну. Но груз надобно будет доставить в целости и сохранности.
— Чем плох трюм?
— Крысами и сыростью.
В точку. Что было — то было.
— Я обязан подчиняться князю Ромодановскому.
— Но ведь лучше, когда человек понимает свою выгоду? — Мальчишка глядел лукаво. — А ежели все будет исполнено хорошо — я обещаю обо всем рассказать царевичу. Полагаю, что его личная благодарность…
— Как же…
Мальчишка усмехнулся:
— Мсье Поль, принцы на Руси и принцы в прекрасной Франции — весьма разные. Когда вы познакомитесь с царевичем, вы сами поймете.
— Когда я… что?
— Государь обязательно прибудет в Азов. И пожелает проверить, как все готово для перевозки груза. А потому — мне не хотелось бы его разочаровать.
А уж как Полю не хотелось!
Корабль предстояло вычистить от мачт до трюма, отмыть, переоборудовать пару кают…
— Когда это будет?
— Полагаю, что достаточно скоро. Через месяц, возможно, два. Как только степь станет проходимой, к нам пожалуют гости.
— М-да…
— Мсье Поль, я не буду лезть вам под руку. Но мне хотелось бы помочь.
Бывший боцман тяжело вздохнул. Да, этот юнец не лез нагло. Но непреклонности в его голосе хватило бы на десяток крепостных таранов.
— Что ж, пойдем… помощник. Зовут-то тебя как?
— Петр. По-вашему — Пьер, наверное.
Петька, а это был именно он, улыбнулся уголками губ. Ни к чему давить, приказывать, ругаться, показывать свое превосходство. Вежливость и только вежливость.
Поль Мелье и сам отлично справится, недаром же Ромодановский его хвалит: и корабль у него вычищен, и команда сработалась, да и вообще — ему б не боцманом быть — капитаном. По уму и знаниям достоин, просто для Франции дворянством не вышел. Ну да на Руси оно куда как лучше обстоит. Царевич — по уму судит, не по чинам да званиям.
А он, Петька, просто подскажет, как надо перевозить взрывчатку. И ни к чему Полю знать, что перевозят на его корабле. Вовсе даже ни к чему. Он уедет, а им на Руси жить…
Долго, конечно, шила им в мешке не потаить, но чем позже соседи о тайном оружии узнают, тем лучше для русских.
Но и до конца таить не удастся.
Им идти на Керчь, им драться с турками, пусть и одряхлевшими, но все равно зубастыми…
Что-то ждет «троянских коньков» впереди?
* * *Селим-Гирей смотрел на своего брата Сулеймана.
— Значит, у нас теперь новый султан.
— Да, брат.
Поправлять калгу Селим не стал.
— Значит, весной нас ждет поход… куда?
— Сейчас взбунтовался Крит. И султан хочет окончательно бросить на колени венецианцев.
— Можем ли мы это себе позволить?
Селим-Гирей знал ответ, но ему хотелось послушать и брата. И услышал он отражение своих мыслей.
Степь стонет. Русские захватили Азов и рассылают отряды во все стороны. Освобождают рабов, вырезают селения, уводят в плен татар…
Это обязательно надо прекращать! Или хотя бы осадить Азов. Чтобы русичи оттуда не выбрались!
Селим-Гирей понимал это. Только вот объяснить султану не смог бы…
Не прийти по его приказу?
Это самоубийство.
Пойти на Крит за султаном? Но тогда у него будут внутренние проблемы.
Селим-Гирей вздохнул — и решился:
— Отпиши султану. Мы придем, как только разобьем русских свиней, засевших в его крепости. Или пусть пришлет подмогу.
Хан понимал, что султан может прогневаться. Но… разве у него был выбор? Врага нельзя оставлять за спиной.
А умного врага вообще нельзя оставлять в живых.
* * *— Ванечка, взрослый ты стал.
Ваня Морозов с улыбкой смотрел на маму. Взрослый, да. А вот матушка ему теперь совсем иной кажется. И искорки веселые в глазах посверкивают, и во вдовьем уборе кое-что новое появилось. Вроде бы и черный он, и строгий. А все ж есть возможность носить его красиво. Он знает, на девчонках в царевичевой школе еще и не то показывали.
— Правильно, матушка. А потому тебе бы еще одного ребенка завести. А лучше двух?
— Стара я уже, сынок.
— Да неужто и Матвей так думает?
Ваня смотрел подчеркнуто невинными глазами. Можно подумать, шило в мешке спрячешь! Да вся дворня знает! И он тоже знает и не осуждает. Отец уж сколько лет тому умер, да и до того лежал… матушке самой сильной стать пришлось, опереться не на кого было. А сейчас она себе чуть волю дала. И то — не по блуду. Просто полюбила.
Хотя Аввакум и ругается. Нечего, мол, втайне грешить! Жениться надобно!
Но покамест Феодосия тянула с этим решением.
— Сейчас не о том речь. — Матушка, хоть и пыталась казаться строгой, но предательский румянец сводил все впечатление на нет.
— А о чем, матушка?
— Жениться тебе пора.
Ваня внутренне подобрался. Да, чего-то подобного он и ждал. Но — не хотел. На всю Русь святую православную была только одна женщина, которую он хотел бы назвать своей женою.
Царевна Софья.
Только вот пока за него царевну не отдадут. И просить не стоит, только что в ссылке окажешься. А вот как матери об этом сказать?..
— Мам…
— Завтра же могу тебе десяток невест показать. И все счастливы с нами породниться будут.
— Я…
— Ты не хочешь. — Феодосия смотрела серьезно. — Ты, как и я. Я ведь твоего отца любила. Не потому за Матвея замуж не иду, что сладко в грехе жить. Боюсь я, что все между нами — мара, морок туманный. Проснуться боюсь, взглянуть — и разлюбить. Как тогда мужу в глаза смотреть буду?
Ваня взял ладонь матушки в свои руки.
— Мам… ты ведь счастлива. Ты изнутри светишься. Такое не погасишь…
— Боюсь я покамест. Да только и ты тоже светишься, сынок. Особливо как из Дьяково возвращаешься или едешь туда. Там она живет?
— Там, — таиться смысла не было.
— И кто ж она?
Ваня вздохнул. Мать не торопила, но смотрела так, что и без ответа ее оставить не получится. Понимала, что таиться он не станет — хватит. И то сказать — возраст. Других уж давно оженили… но и неволить сына?
Нет, так она не поступит. Даже если девочка из безродной семьи — все равно ее примет.
— Сонюшка.
— Ох…
Феодосия даже за сердце схватилась. Заболело вдруг. Никогда ничего такого не было, а тут словно иголкой острой кольнуло. Одна была в Дьяково Сонюшка, лишь одна. Остальных девушек Ваня мог и Софьями, и Соньками величать, а Софьюшкой или Сонюшкой — только одну.
