Дмитрий Емец - Самый лучший враг
Зато все заметили, когда Прасковья, пылающая в своем кровавом наряде, вымыла чайную ложечку. Это выглядело и как немой укор хозяйке, и как подвиг трудолюбия, и как душ для всей кухни, потому что ложечку Прасковья, разумеется, подставила под текущую струю воды.
Переключившись на Прасковью, все забыли про бедную Варлю, кроме оруженосца Ламины, которому имя новой валькирии не давало покоя.
«Варля — барля. Варля — парля. Варля — марля», — бормотал он, пока добрая Брунгильда, не вступившись за новенькую, не посадила его на холодильник и не заткнула ему рот мандарином в кожуре.
— Если выплюнешь его раньше чем через пять минут, воткну посудную мочалку, — предупредила она, и даже Ламина не стала вступаться за оруженосца, поскольку наказан он был за дело.
Представив всех валькирий, Фулона села и начался обычный, суетливый, не до конца уютный шум, какой бывает, когда много людей, отчасти не знакомых друг с другом и не имеющих потому привычной структуры отношений, собираются вместе.
Мсфодий, дважды поймавший пристальный, ищущий отклика взгляд Прасковьи, стоял рядом с Дафной и притворялся, что ничего не видит. Ему не хотелось зашкаливающих эмоций. Встречи же с наследницей мрака вечно заканчивались землетрясениями и огненными смерчами.
В третий раз проигнорировав взгляд Прасковьи, Мефодий заметил, что она быстро пишет что-то в блокноте, вырывает страницу, а затем тянется рукой к уху Шилова. Пока Буслаев соображал, зачем она это делает, что-то свистнуло в воздухе и в его воротник совсем рядом с шеей вонзилась отравленная стрелка с нанизанной на ней запиской:
“нАДо поГовоРить”.
Игнорировать такое приглашение было опасно. Мефодий повернулся и вышел, а немного погодя вышла и Прасковья. Мефодия она обнаружила в комнате Фулоны, у стеллажей с книгами. Прасковья закрыла дверь и пальцем начертила защитную руну от подслушивания.
— Ты вообще думаешь иногда? Это тартарианский яд! — крикнул Меф, бросая ей под ноги стрелку.
Прасковья равнодушно дернула плечом.
— Я. епе… алькири..! — с трудом выговорила она.
Говорить при Мефодии она не стыдилась.
— Да, — буркнул Буслаев. — Это заметно. Тебя так и плющит от света.
Не слушая его, Прасковья оглядывала комнату. Нашла на стеллаже коробку со швейными принадлежностями, открыла и, небрежно вытряхнув на пол все содержимое, отыскала маленькие ножнички. Быстро протянула руку и, потянув Мефодия за одну из светлих прядей, решительно отстригла ее. Меф схватил ее за запястье.
— Что ты… — начал он и осекся. Он ожидал привычной боли, но ее не было. И крови тоже. Просто волосы, такие, как у всех.
— Не …ольно? — спросила Прасковья.
— Нет. Но вообще-то ты могла бы у меня узнать!.. Эй, что ты делаешь?
Не сводя с него взгляда, Прасковья теми же ножничками резанула и свою челку. Лицо ее исказилось. Несколько крупных капель крови, пробежав по ножницам, упало на пол.
— …идишь? Мои …олосы …ровоточа… — старательно выговорила она. — …аньше такого не. ыло. Ты …онимаешь, что это …начит? Я. зяла твою боль!
Мефодий сглотнул.
— Тут другое. Темный дар Кводнона! — хрипло сказал он.
— Да…емный дар Кводно… Он …еперь только во мне и в …икторг… И еще я …алькири. Эти два дара аздирают меня! Если бы ты знал, какие сны мне …няться. Ты …наешь? …овори: знаешь?
Мефодий покачал головой.
— Но ведь. едставляешь? Да?
Буслаев кивнул. Какие сны могут сниться тому, кто получил почти все силы Кводнона, он мог себе представить. Люди с содранной кожей, идущие к тебе из тьмы, — это еще самое невинное, что может привидеться.
Мефодий посмотрел в центр груди Прасковьи — туда, где пылал ее эйдос. Он был очень ярок, хотя и с темным контуром. Это был свет, закованный в сосущую его тьму. Чем сильнее душил его мрак, тем яростнее и упрямее он пробивался. Мефу стало жаль ее. В этой хрупкой девушке с бледной кожей и пылающими скулами были заключены весь Тартар и весь Эдем.
Как же больно и одиноко ей должно было быть, если даже циничный Шилов, жалея ее, стал ее оруженосцем, чтобы нести часть ее ноши!
— …иктору о…ень тяжело, — угадывая мысль Мефа, продолжила Прасковья. — Он …оспитывался в Тартаре, как …овое тело Кводнона, хотя не …нал этого… А теперь не …ает, кто он и зачем живет. Если мои силы …ойдут в Шилова, то Кводнон …озродится. Но …иктор не хочет, и я не хочу… Мы …опротивляемся…
Мефодий что-то пробормотал. Он был поражен, но не потому, что не знал этого раньше, а потому, что не задумывался. Прасковья и Шилов — невероятно! Они вдвоем, по сути, держат оборону против рвущегося в мир владыки мрака. И давно уже держат. А кто-то, глядя на них, пожалуй, решит, что они и сами мрак, такие они колючие, неуживчивые, вспыльчивые. А еще о Зиге заботятся. Вот и думай после этого о людях дурно. Исли кто-то зол, ему, скорее всего, просто тяжело.
— Мне страшно! Ты …аже не…едставляешь как! — захлебываясь, говорила Прасковья. — Я злюсь, мне хочется все …азрушать!. А доспехи …алькирии. улона …оится мне даже …авать …оворит: превращусь в …едяную статую… Почему так все? …очему?
— Не знаю. А ты… просишь свет о чем-нибудь? — начал Буслаев и осекся, ощутив, что Прасковья не нуждается в его советах. Ей так больно и так плохо, что она сейчас мудрее его, потому что боль делает мудрым. Да слова Мефа слабы. Только те слова имеют силу, которые опираются на личный опыт. А сам Мефодий? Искал ли он что-то у света с должной горячностью?
Очень эпизодически, и потому только дважды или трижды в жизни, когда действительно делал это от сердца, ощущал, что услышан.
— Не смотри… Я неживая. Я Снегурочка. Я кусок льда. Обними меня! …огрей! — потребовала Прасковья.
Именно потребовала. Просить она не умела. Решившись, Мефоций прижал ее к себе. Плечи у наследницы мрака были ледяными, а щеки пылали. Почти сразу Прасковья с силой оттолкнула его, но прежде, чем она это сделала, Мефодий ощутил, что спина ее дважды вздрогнула, точно между лопаток ей вогнали нож.
— Ты что, плачешь? — спросил он.
Она опять дернулась, но на этот раз от злости.
— Кто? Я?! Всё, …ветлый …траж! …еги к …воей конфетной Дафночке! Хоть чем-то ты мне …омог! — сказала она.
Едва Прасковья, кое-как перетянувшая себе кровоточащую прядь, вышла из комнаты, как в ту же дверь навстречу ей протиснулись Варсус с Дионом. Варсус шел первым. За ним, отталкиваясь от пола широкими деревяшками, которые в бою использовались как кулачный щит, катился Дион на тележке.
На Прасковью и Варсус, и Дион едва взглянули. Оба выглядели озабоченными. Ощущалось, что у них свое дело и свой разговор. Через комнату Фулоны они прошли на балкон. На балконе, хотя и застекленном, было холодно. Варсус, желавший поговорить с Дионом наедине, выглянул наружу. На выступавшей плите тесно, как голубочки, сидели суккубы и комиссионеры, собравшиеся, чтобы пошпионить за валькириями. Болтая ногами, комиссионеры лузгали семечки, суккубы же, как верные жены, толкали их локтями и шипели: «Как ты себя ведешь?! На тебя же люди смотрят!»
