Орлова - Поймай меня, или Моя полиция меня бережёт
«Надо сегодня заглянуть к троллям, – решила я. – Поблагодарить за помощь, а заодно проветрить мозги от лишнего пафоса».
Мердок прошелся вдоль окна, отвернулся, заложив руки за спину.
– Позвольте личный вопрос? – вдруг спросил он.
«Валяйте!» – едва не ляпнула я (все же бабуля права в одном – постоянное общение с противоправными элементами сильно обедняет лексикон!), но вовремя одумалась.
А, пропадать, так с музыкой! И я вновь вынула сигареты.
– Задавайте.
Мердок обернулся и внимательно посмотрел на меня.
– Если вашего бога нельзя называть, то как же вы ему молитесь?
С минуту я переваривала этот неожиданный вопрос, делая вид, что прикуриваю.
Затянулась и сказала честно:
– А зачем ему молиться? Я просто верю, что он есть. А рассчитывать стоит только на себя.
– О, – после паузы он повторил: – Весьма похвально.
Я молча курила, и Мердок, поморщившись, продолжил нетерпеливо:
– Полагаю, на этом все, Стравински? Можете быть свободны. Если не ошибаюсь, у вас сегодня выходной?
– Не ошибаетесь, господин следователь, – ответила я, борясь с желанием выдохнуть дым прямо ему в лицо.
– Тогда до свидания, домовой Стравински! – церемонно произнес он и вежливо наклонил голову.
– До свидания, следователь Мердок! – в тон ему откликнулась я.
Ну почему если мужчина красавец, то совершенно невыносим?..
После его ухода я уже без особого удовольствия докурила и отправилась вызволять Розу из лап художника.
Хотя судя по тому, как пунцовели его уши и блестели глаза, вызволять следовало беднягу Роббинса.
Сестренка в легком ситцевом платьице смотрелась в дежурке, как отличница в детской комнате полиции.
Я остановилась на пороге, решив понаблюдать за представлением.
На столе перед Розой стояла чашка чая, блюдце с трогательным одиноким печеньицем и даже чахлый бутон (похоже, с ближайшей клумбы) в пивной банке. А Роббинс нес какую-то чушь о том, что Роза настоящий цветок, способный украсить собой даже эти казенные стены, и просил ее позировать для портрета.
– Знали бы вы, как мне надоело рисовать эти уголовные рожи! – вещал он с чувством. – А ваше милое лицо… и фигура…
Роза краснела и хлопала длиннющими ресницами – то ли ради тренировки, то ли действительно смутившись.
– Надеюсь, вы в курсе, что моя сестра несовершеннолетняя? – напомнила я негромко.
Роббинс дернулся, ойкнул, опрокинул стакан с карандашами, засуетился…
Роза послала мне укоризненный взгляд и наклонилась, помогая ему собрать рассыпавшиеся мелочи.
Бедняга художник совсем растерялся, так близко узрев роскошный бюст Розы. Он машинально пытался собрать карандаши, но сложно делать это не глядя, а оторвать глаза от пленительного зрелища он был не в силах.
– Роза, – не выдержала я этого издевательства, – пойдем. У меня еще куча дел.
Она послушно встала, а у Роббинса сделалось такое лицо, будто он вот-вот заплачет.
– Мы как-нибудь еще зайдем, – пообещала я, сжалившись. – Проведу экскурсию. Ну и вдруг опознавать придется?
– О! – лицо художника просветлело. – Конечно-конечно! Буду ждать. Вот.
И проводил Розочку влюбленным взглядом…
– Зачем было его очаровывать? – вздохнула я, выйдя на крыльцо.
– Мне было скучно, – надула губы Роза. – Ты ушла с этим следователем и… кстати, а он милашка!
Не сдержавшись, я фыркнула. «Милашка», надо же!
– Не заметила, – сдержанно ответила я.
– Ну как же! – Роза округлила зеленые очи и сложила руки перед грудью. Конвоиры, впихивающие задержанного в «воронок», застыли, как околдованные. – У него такие глаза! Такие теплые, завораживающие, и цвет… Как трюфеля, вот!
Роза мечтательно улыбнулась, и задержанный длинно присвистнул, а конвоиры едва не закапали слюной тротуар.
– Ой, – сестренка опомнилась и преувеличенно смущенно потупилась. – Извини, оно само как-то получается.
Я только вздохнула. По правде говоря, Роза действительно не виновата. Если уж кто и виноват, так это мама, хотя сама она считает, что ей просто не везло в любви…
* * *Отправив Розу домой, я решила сделать обход. Собиралась ведь навестить троллей, а заодно заглянуть к тихому алкоголику-водяному, проведать лежачую бабулю Сабрину, выяснить, как дела у Волосатой Мэг…
Я с удовольствием прошлась по знакомым улочкам. Есть какая-то неизбывная прелесть в частном секторе. Каждый дом, каждый участок имеют свой характер. Они не выстроены по ранжиру, не выдержаны в одном стиле, – пестрые, своеобразные, в разноцветье садов и цветников.
Настоящий оазис сонной сельской жизни посреди шумного промышленного города…
На пересечении Абрикосовой и Виноградной пристроился небольшой круглосуточный магазинчик со всякой ерундой (а заодно и куда более востребованным алкоголем) и банкоматом, который уже прилепили на место. Только пятна свежей штукатурки выдавали недавние события.
Я доброжелательно поздоровалась с курящей на крыльце дебелой продавщицей, которая при виде меня попыталась изобразить саму невинность. Можно подумать, я не в курсе, что она продает самогон! Но поймать за руку ушлую продавщицу никак не удавалось (да я и не сильно старалась, зная, что свято место пусто не бывает).
А вот на другие нарушения я глаза не закрывала, и потому напомнила о давнем грешке:
– Надеюсь, больше вы алкоголь несовершеннолетним не продаете, Ника?
– Ни-ни! – вытаращилась она. – Чтоб мне лопнуть! Одного штрафа с меня за глаза!
Я улыбнулась и вдруг вспомнила, что напрочь кое о чем позабыла:
– Более-менее приличный торт есть?
– Уж извиняйте, – она развела руками. – Ни тортов, ни пирожных не держим. Портятся быстро. Печенье хотите?
– Хм, – печенье мне не годилось, и я спросила со слабой надеждой: – Шоколад? Конфеты?
– Не-а, – для убедительности она покачала лобастой головой, и вдруг просветлела: – Мороженое есть! Хорошее. Хотите?!
– Ну, – я заколебалась, потом махнула рукой. – Ладно, давайте.
Хм, зато оригинально!..
Дом троллей больше походил на груду разновеликих камней в окружении хмурых елей. Звонка у них сроду не было, так что пришлось по старинке кричать от калитки:
– Хозяева! Эй, хозяева!
Голос у меня звонкий, к тому же сразу подхватили все окрестные собаки.
– Чего надо? – недовольно отозвался откуда-то из глубины дома хмурый голос. – Кого принесло?
Горным троллям яркий солнечный свет не особо приятен, так что я не удивилась, что никто не вышел меня встречать.
– Анна Стравински! – крикнула я как можно громче. – Домовой!
