Юлия Славачевская - Если вы не в этом мире, или Из грязи в князи
Я снимала маленькую каморку у одинокой старушки неподалеку от трактира, потому что некий жмот заломил несусветную цену за постой для персонала, и мне было гораздо выгодней ночевать в другом месте. Всего только приходилось таскаться каждые утро и вечер туда-сюда километра два, подумаешь… Кого волнует чужое горе!
— Ты готова? — задорно спросил меня Саймон, молодой смазливый музыкант, любимчик всех окрестных девушек.
— Как огурец! Зеленый и с пупырышками! — жизнерадостно заверила я и отправилась в угол огромного зала, где возвышалась небольшая платформа для публичных выступлений.
Саймон последовал за мной. Мы влезли на местный аналог сцены. Красавчик Саймон, усевшись на высокий табурет, тряхнул роскошными блондинистыми кудрями и томно вздохнул, прижимая к себе обожаемую лютню. Вот чем не эльф? И даже уши длинные и почти с кисточками на концах.
— Че поем? — вопросила я зал.
— Лиска, про кошку давай! Любимую! — заорал какой-то подвыпивший мужичонка из дальнего угла. — Плачу!
— А я плачу, — пробурчала себе под нос. — Желание клиента — закон для сервиса! — Это в ответ погромче. — Деньги на бочку!
— Не вопрос! — завопили из другой части зала. — Гуляй, рванина!
— И те того же! — пожелала я, заводя: — «Мурка, ты мой муреночек…»
Пока я голосила, выжимая слезы и опустошая чужие карманы, моя троица все время таинственно шушукалась, периодически подзывая хозяина. Трактирщик низко и угодливо кланялся, трепетно прижимал руку к сердцу и каждый раз отвечал на множество вопросов. Ну, прямо викторина «Что? Где? Когда?»! Мне вся эта таинственность не нравилась до ужаса… При виде брюнета на душе скребли когтями черные кошки, нет, даже не кошки — целый отряд боевых пантер! Надвигалось тягостное предчувствие беды и грядущих перемен…
Но вскоре меня отвлекли от бесцельного анализа внутренних ощущений. В таверну ввалилась веселая компашка, вздумавшая отметить другану день рождения (которого он в упор не помнил), День ангела (которого у него отродясь не бывало) и просто задушевно посидеть за чашечкой водки (а вот это уже ближе к теме!). Все это и многие другие ненужные подробности мне рассказал один из корешей именинника, когда, делая заказ, отсыпал немного денег в мою ладошку.
Я поблагодарила, покивала и тут же в благодарность спела «Happy Birthday» и «Многие лета…». Мужикам понравилось. Они забашляли еще, и под чарующие звуки цыганской песни «К нам приехал, к на-а-ам при-и-иехал, Серугундий, да-ара-агой…» отправились праздновать день «граненого стакана», искусно замаскированный под почтенный юбилей.
Мне как-то в жизни везло и не везло одновременно, как будто удача с провалом скорешились и ходили за мной везде под ручку. Родители не подарили мне миловидную кукольную внешность, скорее, я напоминала гуинплена из романа «Человек, который смеется» Гюго, зато мне досталось богатырское здоровье, потрясающая работоспособность, неплохая соображалка и неувядаемое чувство юмора (иногда немного своеобразное, но дареному коню, как говорится, под хвост не заглядывают!).
В конце концов, на что жаловаться?
Я провалилась в болото, но сумела вылезти и даже не чихнула, шатаясь по лесу насквозь промокшая и замерзшая. Да мне даже мало-мальски завалящий хищник на дороге не встретился! Видимо, испугались…
Мокрая и голодная, болталась я по лесу достаточно долго, пока не набрела на лесную поляну с избушкой. Курьи ножки у домика отсутствовали, о чем я немедленно пожалела. Куриный бульончик пришелся бы донельзя кстати, а чувство такта и вежливости потерялись где-то по дороге, так что я бы с огромным удовольствием отъела у избушки одну из ножек безо всяких угрызений совести. Жадный домик, скорей всего, это почувствовал и лапы поджал заранее, маскируя любимые конечности от таких, как я, неуемных желающих. Забегая вперед, скажу: в избушке, в полном соответствии с народной традицией, таки жила местная уважаемая Баба-яга, то бишь — знахарка-лекарка. Бабуля преклонных лет, но очень хорошо сохранившаяся (недаром говорят, мол, натуральные консерванты оставляют продукты свежими гораздо дольше, чем искусственные!).
— Алисия! — позвал Базиль, для привлечения моего внимания погрохотав кружкой по столу. — Спой че-нить душевное. Чтоб, значитцца, душу сначала развернуло…
— А потом сплющило! — понятливо хмыкнула я. Напомнила: — Не вопрос. За тобой долг. Три «ворона».
— Ты ж меня знаешь! — гулко хлопнул в необъятную грудь олимпийского атлета кузнец и, подперев мощной дланью буйную головушку, приготовился слушать. Я его действительно хорошо знала и спокойно верила в долг. Базиль рассчитывался честно и без обмана, не то что некоторые чернявые усатые проходимцы. Если я слышала от них: «Мамой клянусь, деньги завтра отдам!» — то уже точно знала — деньги будут, когда рак на горе свистнет. А Базиль заработал отличную репутацию. Должник раз в неделю всегда добросовестно отсыпал оговоренную сумму, еще и обязательно накидывая пару монеток сверху.
Денежная система Сегала меня страшно умиляла. Медные монетки назывались «воронами». Сто «воронов» составляли одного серебряного «ястреба». За десять «ястребов» давали одного золотого «оленя». Скажите мне, где тут логика?
По мне, так я бы называла деньги: медные — «синицами» (они всегда в руках), серебряные — «журавлями» (вечно в небе, и мы их практически никогда не видели. Лично я — один раз и то издали!), а золотые — «курицами» (чтоб сами неслись). Но это мечты, никто меня наверху не ждал и в финансовой системе государства советов не просил. А жалко… Я б им напридумывала…
— «Я не ангел…» — завела я любимую песню кузнеца, который сегодня вечером непременно перепоет ее жене, чтобы не получить по уху за беспробудное пьянство.
Жену Базиля звали Нюхтусей. Имечко свое, я вам скажу, она оправдывала на все сто! Стоило громадному Базилю хотя бы понюхать пробку, как Нюхтуся бежала с ухватом наперевес — воспитывать своего непутевого муженька. Маленькая, тощая, но страшно жилистая молодка, вполовину меньше супруга-гиганта, держала последнего в «ежовых» рукавицах и почему-то питала ко мне странную слабость. В смысле, если Базиль налакивался под моим присмотром, то заместо обычной лупцовки ухватом или коромыслом по голове и плечам ему доставалось добродушное похлопывание по мягкой точке сковородником и ласковые укоры вполголоса: «Нельзя же так, милый, не то скоро тебе Алисия красавкой покажется…»
Так вот… тогда, когда я вышла к избушке и меня встретила лекарка, колоритно одетая бабуля с характерным платком на голове, мешавшая в чугунке пахучую жидкость, обильно сдабривая ее мухоморами, моей неокрепшей детской психике стало шибко худо (если не высказаться более резко). Потом к дяде Капцу присоединился северный зверь Песец с племянником по имени Гаплык, когда болотная «утопленница» сообразила, что бабулю не понимает абсолютно. Вообще. Ни на каковском языке, а знала я их четыре — неплохо, а с два десятка — в виде начальных общих фраз (все же иняз). Бабушка не «спикала», не «шпрехала» и не «хаблала». Не говорила по-польски, по-фински, на маратхи, урду, арабском или множестве других. Она даже по-русски упорно не разумела!
