Олег Таругин - Потерянный "Эльф"
Его остановили буквально на третьем или четвертом метре — двумя очередями грамотно прижали к земле, не позволяя ни поднять голову, ни выстрелить в ответ. Ждать третьей — и последней для него — очереди Алексей не стал. Вытащил из кармашка разгрузки гранату, на ощупь свел вместе усики предохранительной чеки, выдернул кольцо и бросил, целясь, впрочем, чуть в сторону от залегшей погони. Дождался, пока «РГД» дисциплинированно рванула, расплескав в стороны перемешанную с дымом влажную лесную землю, и рывком швырнул тело с пристрелянного места. Вскочил на ноги и, огрызнувшись несколько раз короткими очередями, побежал. Выбора у него все равно уже не было — разве только погибнуть: преследователи явно не собирались брать его живьем, а он… он по-прежнему не понимал, что происходит, и никак не мог заставить себя тоже открыть огонь на поражение. Валить, будь ты хоть трижды профессиональным спецназером, на тренировочном выбросе пацанов-срочников? Идиотизм какой-то… или это вовсе и не срочники? А он чего-то очень сильно не понимает?
Бежать было трудно — лес все-таки. А по лесу особенно не побегаешь, тем более с автоматом наперевес да под пулями. Стараясь почаще менять направление, Алексей пытался оторваться от погони. Пока это, кажется, даже удавалось. Именно «кажется», поскольку местность ощутимо пошла в гору и сильно поредевший окружающий лес превратил бегущего в прекрасную мишень для преследователей. Позади него — не там, где он бросил гранату, а уже гораздо ближе — хлопнуло несколько одиночных выстрелов. Пока еще мимо, хотя одна из пуль и ударила в дерево рядом с ним, а другая — рванула ткань камуфляжа на плече. Ух, ни хрена ж себе!
«…Тот, которому я предназначен, улыбнулся и поднял ружье…» — очень кстати вспомнилась Алексею строчка из песни Владимира Высоцкого, любовь к творчеству которого привил ему погибший в Афганистане отец. Отец, попавший со своей разведгруппой в засаду моджахедов на каком-то никому не известном горном перевале и вернувшийся в Союз в наглухо запаянном цинковом контейнере как раз накануне вывода из Афгана войск. Отец, судьбу которого, похоже, вот-вот должен был повторить сын…
Неожиданные воспоминания подстегнули, притупив начинающее поднимать голову отчаяние от категорического непонимания ситуации. Уже не ощущая себя загнанной в угол жертвой, которую позабыли посвятить в некие немаловажные подробности происходящего, он развернулся и, припав на колено, дал первую в этом бою прицельную очередь, чуть, правда, опустив ствол.
Наиболее рьяные преследователи, которых оказалось человек десять, моментально залегли, но один из них — это Алексей видел отчетливо — падал неестественно. Даже не падал — заваливался на бок.
— Б…, только б не насмерть! Пришил-таки кого-то. Хотя в меня они пуляют на полном серьезе! Кстати, странно, а где ж собачки?
В ответ с новой силой грохотнули автоматы — веселая погоня с матерками и улюлюканьем закончилась. Оказавшегося более опасным, нежели ожидалось, зверя было решено валить немедленно. Что, впрочем, и до того достаточно успешно делалось.
Алексей прикинул расстояние до следующего дерева и в три прыжка преодолел его, укрывшись за раздвоенным стволом. Вытащил из кармашка вторую гранату, сорвал чеку и, широко размахнувшись, бросил, стараясь, как и в прошлый раз, угадать чуть в сторону. И в ту же секунду по плечу словно врезали со всей дури упругим стальным прутом. Рукав камуфляжа мгновенно потемнел, пропитываясь кровью. Со стоном подхватив раненую руку здоровой, Алексей, сжав зубы, ощупал рану. Ничего, в общем-то, страшного: ранение сквозное, навылет, но приятного мало, да и кровит прилично. Еще и правая рука!
Перехватив автомат здоровой рукой, он снова побежал от дерева к дереву, потихоньку забирая вправо. Никакой особой задумки на этот счет у него не было, просто бежать в эту сторону было отчего-то проще. За спиной — и гораздо ближе, нежели раньше — ударили автоматы. Пули щедро сыпанули по листьям, противно пропели рядом с головой.
«Прицельно бьют, гады, значит, и с фланга уже обошли. Так вот чего они собачек попридержали — под перекрестный огонь гонят, боятся, что зверушки под „свои“ же пули попадут!» — машинально отметил Алексей, привычно падая на землю и юзом съезжая по прошлогодней листве к комлю ближайшего дерева. Сильно приложившись раненым плечом, зашипел от боли — но уже в следующую секунду ответил огнем, несколькими короткими, сериями по три, очередями. И понял, что дело хуже, чем казалось — каждый выстрел, каждый толчок отдачи отзывался новым приступом острой, пульсирующей боли. Оставалось одно — снова бежать.
С силой оттолкнувшись от защитившего от пуль дерева, Алексей бросился прочь. Вовремя — почти рядом с его последним укрытием раскатисто рванула ручная граната. Загонщикам надоело забавляться с автоматами, и в ход пошла «карманная артиллерия», что и вовсе уже не лезло ни в какие ворота! Если ведущийся на поражение огонь еще можно было хоть как-то объяснить — например, сбежавшим из части с оружием в руках солдатиком, уже имеющим за спиной несколько трупов, каким-нибудь отслужившим в Чечне контрактником с сорванной войной «крышей» или группой перебивших конвой и ушедших «на рывок» зэков, то гранаты?! Нет, это уже просто нечто из ряда вон. Может, снова какие боевики с недалекого от этих мест Кавказа пожаловали, а он об этом ни сном ни духом?
Ударная волна почти ласково толкнула в спину, щедро сыпанула комьями земли, однако падать Алексей не стал — как гласит известная армейская мудрость, свою пулю или осколок ты все равно не услышишь, а остальные тебе уже не опасны. Но направление движения на всякий случай изменил — рванул в сторону, вломился в очередные заросли и, с трудом продравшись сквозь колючие упругие ветви, оказался на заросшей травой поляне, по удивительной прихоти местной природы, полностью укрытой от посторонних глаз причудливой оградой из густых, разросшихся сверх меры кустов. Однако вовсе не это с первых же секунд приковало к себе взгляд Алексея, менее всего ожидавшего увидеть здесь что-либо, созданное руками человека, — в десятке метров впереди возвышалось трехметровое каменное сооружение. По форме это детище неизвестного архитектора более всего походило на высокий островерхий шалаш, сложенный из замшелых каменных плит. Наклонные, сходящиеся вверху боковые стены да узкий, зловеще темнеющий лаз между ними, вот и все строение. Эдакая пирамида какого-то местного фараона. Или «дольмен» — название припомнилось неожиданно легко. И очень-очень древний, наверняка разменявший как минимум тысячу лет — в этом Алексей был отчего-то абсолютно уверен, почти физически ощущая всю бездну прошедшего с момента его создания времени. Ощущение этого знания было необычным. Но еще более необычным было зародившееся где-то на подсознательном уровне желание приблизиться к загадочной постройке — и уверенность, что он должен это сделать: черный провал входа звал его к себе, настойчиво напоминал о чем-то хорошо известном, но давно и прочно забытом. И это ощущение, даже, скорее, желание, было столь сильным, что Алексей послушно сделал шаг вперед…
