Коннетабль (СИ) - Мах Макс

Даже после рассказа сестры о магии народа джа и ее связи с физикой, Трис слабо понимал, о чем, собственно, идет речь. Но твердо решил овладеть этой наукой в самое короткое время, чтобы больше не чувствовать себя в таких вот ситуациях полнейшим идиотом.

- Есть! – воскликнула Габи через мгновение. – У меня получилось!

Она быстро нажала пару кнопок и поднесла телефон к уху.

- Вероника? – спросила еще через десять секунд. – Это Габи.

Дальнейший разговор состоял из коротких и не слишком понятных реплик, типа, «да», «нет», «а ты как думаешь?», но в конце концов, Габи спросила подругу о главном:

- Что скажешь о той комнате, в которой я жила?

- Я не одна, - предупредила еще через мгновение. – С мужчиной.

- Мой брат, - уточнила, по всей видимости, отвечая на прямой вопрос собеседницы, поскольку слова «с мужчиной» подразумевали совсем другую историю

- Тогда предупреди прислугу, - завершила Габи не затянувшийся надолго разговор. – Мы будем у вас через четверть часа.

***

Сказать по правде, тур в иной мир, вполне удался. Трис многое увидел, и кое-что понял и о себе, и о своей сестре. Сам он теперь не сомневался, что жил когда-то именно в этом мире, и, даже более того, именно в этой стране. Во всяком случае, многое показалось ему здесь знакомым, а другое оказалось «привычным» на подсознательном уровне. Какие-то моторные реакции, какие-то всплывающие в памяти слова и факты. Разрозненные, но явно относящиеся к одному и тому же пласту культуры, как те же «бином Ньютона» и «Карл Маркс». И еще один немаловажный момент. Трис знал девять языков, если говорить только о тех, на которых он не только говорил, но также читал и писал. Еще он умел читать на пяти мертвых языках, но даже не представлял себе, как они звучат, а вот на окситанском, фриульском и алеманнском[4] мог только говорить, и читал лишь потому, что все они использовали латинский алфавит. А вот русского языка, да и, вообще, какого-нибудь другого славянского языка никогда не учил. Тем большее удивление вызвало то, как быстро он прогрессировал в этом совершенно незнакомом ему языке. Создавалось впечатление, что Трис его не учит, а вспоминает. И, возможно, так, на самом деле, и обстояли дела. Дополнительным доказательством правильности этой смелой гипотезы, являлось то, что так же хорошо он усваивал многочисленные англицизмы, которыми оказался перенасыщен современный русский язык. Так что, путешествие между мирами, кроме всего прочего, позволило Трису заглянуть в свое предполагаемое прошлое так глубоко, как он никогда еще не заглядывал, да и не надеялся заглянуть. И это был по-настоящему ценный приз. Однако, если говорить начистоту, «поиски своих корней» давно уже потеряли для него прежнюю остроту и актуальность. Что это прибавит или убавит в его жизни, если он вдруг узнает правду о том, кем он был когда-то в этой стране и в этом мире? Общим счетом ничего. Однако каникулы «на двоих» - вторые, к слову сказать, за столь короткий промежуток времени, - если честно, дорогого стоили. Две недели, прожитые вместе с Габи в этом мире, многое значили для них обоих и для их отношения друг к другу, разумеется, тоже.

Теперь, по прошествии времени, Трис понимал, что в прошлый раз, в Арденнах, в шато д’Агремон, куда он вывез выздоравливающую после магического истощения сестру, был сделан всего лишь второй, от силы третий шаг к тому, чтобы превратиться в настоящую семью. Однако теперь, - здесь и сейчас, - они стали наконец такими братом и сестрой, какими могли бы стать, если бы, как все нормальные люди, выросли в одном доме, имея общих отца и мать. Старший брат, любящий свою младшую сестру, заботящийся о ней и готовый, в отсутствии живых родителей, взять на себя ответственность за ее судьбу. И это было вдвойне хорошо, потому что Трис видел, что с Габи происходили сейчас такие же серьезные изменения, какие происходили с ним. Долг и обязанность незаметно превращались в любовь и уважение, в готовность поддержать своего старшего брата буквально в любом деле. И тогда, Трис решился на самый серьезный шаг в своей новой жизни, он рассказал Габриэлле свою историю “as is”[5].

Самое странное, что она не удивилась.

- Хочешь верь, хочешь – нет, - сказала она, выслушав его рассказ, - но что-то в этом роде я от тебя и ожидала услышать. Не конкретно такой расклад, но какую-то невероятную тайну, наверняка. Не могло у тебя все быть, как у всех. Я это на уровне интуиции чувствовала. И знаешь, что, так даже лучше. Теперь я тебя наконец понимаю по-настоящему.

- Еще что-то? – спросил он, уловив некий оттенок недосказанности.

- Мы, - сказала она тогда, - ты и я просто обязаны создать самый сильный род в империи.

— Это то, о чем ты хотела со мной поговорить?

- Да, надо бы подумать вместе, - кивнула она. – Кое-что обмозговать. Пораскинуть мозгами, - улыбнулась таинственно. – Есть пара вопросов… Или только один, но зато главный, и мне одной на него не ответить. Мозгов не хватит, тем более, опыта. И всех политических раскладов в империи я не знаю и не понимаю.

- Рассказывай, - предложил Трис и услышал самую невероятную историю, какую смог бы измыслить самый разнузданный беллетрист.

Империю ожидает смена власти. Император умирает, и престол, по идее, должен перейти к его дочери-наследнице, но многие не хотят видеть Эву Сабинию императрицей. Причин тому несколько, но главных две: она женщина и она явно будет продолжать политическую линию отца, которая и сейчас-то, при живом императоре, устраивает отнюдь не всех. К тому же Эва Сабиния девушка себе на уме и в добавок, на взгляд некоторых заинтересованных лиц, излишне самостоятельная. Так что, нет, не хотят видеть ее на троне, тем более что у принцессы есть родичи, вполне способные заменить ее на престоле. Сильные, родовитые и политически аттрактивные. Ко всему, имеющие поддержку среди части аристократии, как, впрочем, и в армии, и среди чиновничества. Принцессу Клариссу двигает ее отец герцог Гиллис, располагающий разветвленными и достаточно прочными связями в армии и среди имперской знати. Разумеется, герцогиня д'Ив де Баве тоже женщина, - не одной же Эве Сабинии мучиться от гендерного неравенства, - но, во-первых, она женщина, которая без возражений готова выйти замуж. И, возможно, Трис даже знает за кого и зачем. А, во-вторых, ее политические взгляды или, вернее, взгляды ее отца, которые она, собственно, и озвучивает, гораздо ближе имперской оппозиции, чем идеи Эвы Сабинии. И никому неважно, что у самой Клариссы нет мозгов, и она всего лишь «говорящая голова» своего отца, а Эва Сабиния, что ни говори, умная молодая женщина, самостоятельный политик и грамотный администратор. Это лишнее для женщины, как считают многие аристократы. Поэтому пусть лучше через свою дочь правит герцог де Берлемон, чем на вершине пирамиды окажется самостоятельная фигура женского пола. Она ведь, кроме всего прочего, буквально унижает окружающих ее мужчин одним лишь фактом своего недюжинного магического таланта и оригинальным и быстрым умом. Не всем дано, но всем хочется.

Впрочем, не одной лишь Клариссой жива оппозиция. Конкуренцию Эве Сабинии и Клариссе, - обеим вместе и каждой порознь, - готов составить граф Валуа. Вернее, составляет уже сейчас, поскольку этот господин сам по себе сила, да и смотрится в роли императора совсем неплохо. Происхождение, репутация, опыт и столь любезный франкской аристократии член между ног – все говорит в его пользу. Да и связей у него никак не меньше, чем у герцога и герцогини де Берлемон. В условиях острого политического кризиса, каким, несомненно, станет смерть императора, эти двое, - принцесса Кларисса и граф Валуа, - способны ввергнуть страну в пучину гражданской войны. И Трис отнюдь не был уверен, что он и Мария Перигорская, - успеют они пожениться или нет, - не станут первыми жертвами передела власти и богатства. Они не принадлежат ни к одному из двух лагерей, и их личные связи, что в армии, что в Свете, не обеспечивают им надежной поддержки. Зандеру с его Анаис, к слову, тоже не поздоровится. Поэтому создание собственной, третьей силы – это в нынешних обстоятельствах уже не блажь и не пустое прожектерство, а буквально руководство к действию. Опасный, но разумный путь для тех, кто не побоится испачкать руки.