Чудовище (СИ) - Дарк Чеслав
Нос и глаза ребенка покраснели, по бледным щечкам потели ручейки, но Владигора несло как жеребца в смертельной агонии.
— Жестокие и бесчувственные звери, подлые и низкие, им плевать на всех, они заботятся только о себе! О своих желудках! Воруют наш скот и пугают детей, а когда все разграбят, прилетают и сжигают все огнем! Запомни это! Ты должна знать и помнить это! Они чудовища, чудовища!!!
— А кто ты сейчас?
Владигор поднял голову. Арья вырвалась из его рук и подбежала к Гольбаду, стоящему на лестнице, ведущей на второй этаж.
— Посмотри на себя, жалкий мальчишка. — Сурово проговорил старик, прижимая внучку к себе. — Перепугал ребенка, без спросу взял мой меч, орешь и брызжешь слюной. Дракон хоть просто ворует овец, а ты… ты… Твоя дочь в слезах, она напугана, а ты ничего не видишь и не слышишь. Твоя слепая ярость застилает тебе глаза! Что ты пытаешь доказать? И кому?
— Отец! — Владигор попятился к выходу, но с вызовом смотрел на отца. — Хватит нравоучений! Хватит! Арья должна знать всю правду, она уже не ребенок!
— Да ей пять лет, дрянной мальчишка! Когда тебе было сколько ей, ты ковырялся в грязи, возился с лягушками и верил в мои сказки про черных единорогов, живущих за горами! А что ты уготовил своей дочери?!
— Замолчи, старый дурак! Я хороший отец и я хорошо воспитываю своего ребенка! Не тебе неудачнику учить меня жизни!
Гольбад почувствовал как слабеют его ноги. Он медленно опустился на ступеньки, укрыв внучку старой медвежьей шкурой, в которую кутался сам.
— Вот уж не думал, что доживу до такого. — С горечью пробормотал он. — Неудачник? В чем же мои неудачи? В том, что я сам построил себе дом, на ровном пустом поле? В том, что я был женат на самой прекрасной женщине на свете? В том, что она подарила мне сына? Или в том, что я горбатился всю свою жизнь, чтобы мой сын всегда был сыт и одет? — Переполнившиеся слезами глаза сверкали, отражая пламя камина. — Да, наверно я неудачник, ты прав.
— Отец… — начал было Владигор.
— Нет-нет, не надо. Ты прав. Только неудачник мог воспитать такого безрассудного и безответственного как ты. Что и кому ты пытаешься сейчас доказать? Ради чего ты обрекаешь отца на похороны ребенка, а свою дочь на сиротство?
— Я ненавижу тварей, которые думают что им все позволено и они вольны делать что хотят, переступая через других и вытирая об них ноги. — Глухо ответил Владигор.
Старик горько усмехнулся.
— Ну да, ну да, конечно. Только причем тут твоя дочь? Чем она виновата? Гаммла бросила тебя, уехала в большой город…
— Она тут не причем, отец!
— Причем сынок, причем. Ты никогда не был таким скорым на расправу и жестким, пока она тебя не бросила. Обозлился, очерствел, только правильно ли это? Когда твоя мать умерла я не находил себе места, я думал что жизнь кончена. — Старик повесил паузу, невидящим взглядом смотря перед собой. — Когда ты засыпал, я напивался до забытья и валился спать в первой попавшейся канаве. Но каждый раз, просыпаясь, я вспоминал о тебе, о том что осталось мне от нее и это давало мне сил. Я жил, мне приходилось жить и только она в тебе поддерживала меня. Я сумел справиться. Я не стал ненавидеть эльфов, я не стал ненавидеть весь мир вокруг, я просто жил той жизнью, которую дал мне Все-Отец. Эта жизнь очень сурова и неприветлива, но мы должны найти в себе силы сделать ее немножечко теплее, для самих себя и ради наших детей. — Старик поднял на сына грустный взгляд. — Сынок, прошу тебя, не делай этого. У тебя нет нужных навыков, в тебе нет должного хладнокровия, ты горяч, слишком горяч и безрассуден, ты погибнешь.
— Ты никогда в меня не верил, отец. — Горько бросил Владигор. — Всегда пытался сделать из меня тряпку, растил неженкой, но все изменится. Я перережу ему горло и напьюсь его кровью. Орки считают, что так победитель получает себе душу и силы врага. Твой сын вернется победителем, воином с душой дракона!
— Ты обезумел! — Старик выпрямился, ухватившись за перила. — Послушай себя, ты говоришь как одержимый!
— Хватит! — Рявкнул Владигор, а Арья дрогнула и непроизвольно вскрикнула. — Не бойся девочка, ты будешь жить, а ты отец… ты будешь восторгаться мной.
Дверь скрипнула и захлопнулась, успев впустить несколько лоскутков ветра. Они метнулись к огню и почти затушили его. Стальные, холодные и скользкие пальцы страха сжали сердце старика. Он тяжело задышал, схватился за грудь и сел на ступени. Слезы стояли в его глазах, а рот пыталась связать оковами судорога. Гольбад посмотрел на внучку. Обернутая шкурой она была похожа на маленький комок. Дрожащий, всхлипывающий комок.
К полудню руки погружались в снег, хотя еще пару часов назад кожа сладко воспринимала нагретые солнцем камни. Чем выше, тем холодней становилось. Словно поднявшись на определенную высоту, ты миновал голубое небо и теплый воздух и встречал серые тучи и леденящий ветер. Дышать становилось тяжело, на пальцы будто набрасывались сотни маленьких голодных ртов. Ресницы замерзли, на них толстым слоем образовался иней. Подниматься становилось тяжело… Ничего. Владигор знал как надо поступить. Путешественники и охотники, искатели приключений, иногда забредавшие в эти края, рассказывали много историй и своих охотничьих секретов. Делом получаса было порезать себе руку, залить небольшую площадку перед деревьями кровью и подождать. На запах обязательно придут. Владигор спрятался в кустах, на краю обрыва и внимательно следил за опушкой небольшого соснового леска. Желающие отведать свежей плоти, появились скоро. Два горных волка, черные как бездна, мускулистые, огромные, в мгновение ока слизавшие окровавленный снег и крадущиеся к убежищу человека.
Один упал вниз, с высоты в тысячи шагов, неудачно прыгнув на свою жертву. Другой проглотил меч по самую рукоятку, так неосторожно напав с раскрытой пастью. Владигор хладнокровно освежевал зверя, обмазал все свое тело густым теплым жиром, а затем содрал шкуру, обернулся ею как плащом и надел волчью морду с раскрытой пастью на себя как шлем. Измазанный кровью и жиром, с еще большим остервенением и яростью он лез вверх.
Он потерял счет времени, может быть два, или пять часов он карабкался по промерзшим скалам, соскальзывал и сбивал руки в кровь. Мороз уже пробивался внутрь его, сердце чувствовало жестокие уколы холода. Нос замерз, конечности отказывались служить, глаза застилала белая пелена, и Владигор в глубине души начинал жалеть о своей безумной затее. Последним, неимоверным усилием он подтянулся на руках и упал в изнеможении. Ветер обдувал покрытое коркой лицо, слипающиеся губы разомкнулись и сделали глубокий вдох. И, словно свежий эль, по горлу растеклось тепло, проникшее во все закоулки переохлажденного организма. Посиневшие пальцы разлепили веки и в глаза тут же ударил яркий свет. Щурясь и прикрывая лицо рукой, Владигор перевернулся на живот и увидел каменный пол, сухой и даже немного теплый. Молодой человек приподнялся на руках и осмотрелся. Здесь, на невероятной высоте было тепло. Солнце отчетливо пробивалось сквозь облака и прогревало воздух. Владигор лежал на громадной скальной плите, а под ним простирался серый ковер толстых туч. За ними открывался дивный вид. Владигор поднялся на ноги и посмотрел вдаль, туда, где Донумдей, край людей, открывался почти во всей своей красе. Леса и равнины, горы, холмы, можно было даже различить очертания деревушек, а за горизонтом едва виднелись в дымке облаков остроконечные пики Королевского Города.
— Неповторимо. — Прошептал молодой человек.
Солнце отогрело промерзшие члены, Владигор проверил снаряжение и осмотрелся. Дальше, за площадкой начиналась очередная гряда горы, уходящая ввысь, но это уже не интересовало молодого человека. Его внимание привлекли клочья овечьей шерсти и рога, разбросанные повсюду. А в основании гряды зияла поистине гигантская пещера. Очень широкая и темная. Владигор не удержался от улыбки, уверенность пробежала по его крови как огонь по разлитому маслу. Он обнажил меч, отбросил ножны в сторону и с яростью смотря на останки овец, двинулся во тьму.
