Сломанный мир (СИ) - Мори Анна
Но верил он в это или нет, Юкинари теперь был потомком Великого Дракона и наследником престола. Престола побежденной, обнищавшей, разоренной страны, — и тем не менее столько торжественности, как при здешнем дворе, он никогда не видел. При дворе Рюкоку было огромное количество правил, условностей и церемоний — как одеваться, когда говорить, когда молчать... Он запомнил и принял все эти правила быстро и легко, словно игру или ритуал. Им с братом нашли новых учителей, и он стал учиться еще усерднее, чем в Юйгуе, засиживаясь над книгами за полночь: нужно было столько всего узнать о стране, которая стала теперь его домом... В то же время он не понимал, зачем ему все это. Прежде его небольшие детские ритуалы, пускай и иррациональные и непонятные окружающим, были направлены на то, чтобы обзавестись друзьями — но ритуалы, которые приходилось выполнять здесь, и вовсе не имели смысла, так как при рюкокусском дворе не было никого, кого он мог бы или хотел бы назвать другом. Требования придворного этикета он усвоил лишь затем, чтобы на него обращали поменьше внимания. Все, о чем он теперь мечтал — это стать как можно незаметнее, чтобы о нем забыли. Мысли о собственной нереальности, прежде пугавшие его, теперь давали почти что надежду. Оказалось, в чужом преклонении куда больше отчуждения, чем в равнодушии, которое окружало его в Юйгуе. Как глупо было раньше считать себя одиноким! Теперь-то он понял, что такое быть по-настоящему одному. Он мог неделю не произнести ни слова, и не потому, что не хотел, а потому, что не с кем было переброситься даже словечком, не считая учителей.
Несмотря на то, что Юки теперь жил в настоящей Рюкоку, воображаемая Рюкоку никуда не делась — она продолжала жить в его голове.
Поскольку его одиночество с приездом в Синдзю лишь усугубилось, он начал придумывать новых друзей. В воображаемой Стране Дракона у него по-прежнему был только один лучший друг (он считал, что одного вполне хватит: найти того единственного человека, который предназначен тебе судьбой, и разделить с ним все, что у тебя есть — разве можно мечтать о большем?), но у Юкинари была слишком живая фантазия, чтобы остановиться на этом. Его сильно увлекли истории о Чужих, колдунах из южных степей; в Юйгуе их называли яогуай, здесь — ёкай. Он ни разу не видел никого из Чужих вживую, но говорили, что они всегда выглядят чудно, непохоже на обычных людей — например, у них могут быть глаза и волосы какого угодно цвета. Он услышал, как про одну из наложниц его деда-императора говорят, что в ней — кровь Чужих. Юкинари даже нашел эту девушку, но она разочаровала его. Она не показалась ему особенно красивой (хотя она была до нелепости юна по сравнению с дряхлеющим императором), волосы ее были чуть менее черными и прямыми, чем у большинства людей, но больше он не увидел в ней ничего странного.
А его фантазиях каких только Чужих не было: с белыми, алыми, зелеными волосами, с крыльями, с чешуей; люди, которые превращались в волков или лисиц, и люди, похожие на больших кошек...
Его лучший друг Дань, придумал Юки, умел зажигать огонь взглядом. (Ему хотелось, чтобы его воображаемые брат и сестра тоже что-нибудь такое умели, но, поразмыслив, он решил, что они не могут быть Чужими — они ведь его родня, а он сам обычный человек).
Был еще мальчик, который умел становиться невидимым (как часто Юки завидовал этой способности!), и девушка с огромными черными крыльями, как у ворона.
Была девочка Мика с короткими волосами жемчужного цвета, похожими на птичьи перышки — она умела останавливать время.
Был юноша по имени Фай Фаэн, старше остальных и самый странный из них всех: очень высокий, тонкий, с зеленоватой кожей, он был мало похож на человека. Он умел говорить с цветами и деревьями, убеждать их быстрее расти и плодоносить.
И еще была его невеста — Лунь-хэ, которая видела будущее. Хрупкая девочка в черной одежде, с огромными тревожными глазами. Все ее пророчества сбывались, но они редко бывали радостными.
Юки, конечно, задумывался о том, что выдуманные друзья заменяют ему настоящих и что, наверное, это нехорошо, но он не мог ничего с этим поделать: настоящим все равно неоткуда было взяться...
Мать и его сестра Маюми теперь жили на другой, женской половине дворца, и он их почти не видел, даже если бы хотел. Дед-император, Ёсихито, показался ему приятным человеком, но он почти не интересовался Юки — или же у него просто не было времени на встречи с ним; да и о чем могли бы говорить мальчик и семидесятилетний старик?
У него остался лишь его брат, Юкиёси.
Они с братом никогда не были близки. Юкиёси не то чтобы был неразговорчивым, скорее он просто не считал брата чем-то, заслуживающим интереса. Вдобавок он был... недобрым. И мстительным. Когда они еще жили в Юйгуе, Юкиёси не раз подстраивал какие-то пакости другим детям, причем подстраивал хитро, так, что жаловаться на него было бесполезно (и мало кто осмеливался жаловаться, зная, что Юкиёси жестоко за это отплатит). В те времена Юкинари это даже нравилось: он думал, что брат таким образом защищает их семью от недоброжелателей, но позже он понял, что Юкиёси просто нравится быть жестоким. Если Юкинари другие дети просто сторонились, то Юкиёси они именно что ненавидели; при этом они не отказывались принимать его в свои игры, так как понимали, что если они его прогонят, будет только хуже.
При этом Юкиёси, конечно, чувствовал фальшь в их отношении к нему, понимал, что как бы он ни старался, он все равно останется в глазах сверстников чужаком — неправильным ребенком из неправильной, презираемой всеми семьи. Это злило его еще больше.
Может быть, он был так же одинок, как и Юкинари, только на свой лад.
Как оказалось, Юкиёси очень серьезно воспринял рассуждения отца на тему «Мы от крови Небесного Дракона». Однажды он, разглядывая рисунки Юкинари, спросил его про людей на этих картинках; Юки объяснил, что это его друг и невеста из Страны Дракона, а Юкиёси рассмеялся:
— Разве отец не рассказывал, что у императора Страны Дракона может быть не одна жена, а хоть целая сотня? И друзей у нас будет столько, что не сосчитать: разве кто-то не захочет дружить с принцами?
Юки почувствовал в рассуждениях брата какой-то изъян, но он сам так мало знал о дружбе и о любви, что не осмелился спорить.
Мысль о том, что когда-нибудь он займет место на троне, принадлежащее ему по праву, крепко засела у Юкиёси в голове. Юкиёси единственный из них по-настоящему радовался переезду в Рюкоку. Мать тысячу раз пожалела об этом решении, потому что она-то мечтала о власти, а вместо этого оказалась заперта на женской половине дворца, точно в клетке. Для Юкинари почти ничего не изменилось, Маюми же была слишком мала, чтобы что-то понять. Но Юкиёси наслаждался каждым мгновением их новой жизни. Красивая одежда, изысканная еда, чужие поклоны и взгляды, полные восхищения и испуга — все это приводило его в восторг. Он видел себя будущим императором, живым воплощением Дракона на земле — и это чувствовалось в каждом его жесте, в каждой фразе. Лишь одна мелочь портила Юкиёси радость от Рюкоку: Юкинари. Брат, который стоял между ним и троном.
Если бы это Юкиёси, а не Юкинари, был старшим из братьев, может, все обернулось бы по-другому — может, в Юкиёси не было бы этой обиды, зависти, злобы...
А может, и нет.
Все началось с мертвой собаки. Труп попался Юкинари на глаза именно в той части сада, куда слуги и придворные заходили редко, зато и он сам, и его брат частенько играли там. Это была рыжая раскосоглазая собака жизнерадостной рюкокусской породы. Кто-то отрезал ей уши и хвост — эти места покрывала запекшаяся кровавая корка — и привязал к дереву так хитро, что та не могла ни вырваться, ни перегрызть веревки — а потом ушел, оставив ее умирать от ран, холода, голода и жажды. Юки потрясла не столько смерть собаки сама по себе, сколько то, что чей-то разум придумал такую долгую, мучительную пытку и воплотил ее в жизнь. И то, что убийца выбрал жертвой не кого-то равного, не того, кто мог дать ему отпор, а слабое, дружелюбное, доверчивое существо — вот это было пакостнее всего.
