Камень Сокрушающий (СИ) - Михаилович Георгий

– Честен-ли дух ночных возлияний? – усмехнулся Сид, глядя на отходящего от хмельного ступора незнакомца, – Истина, как говорят мудрецы, в вине и в нем-же наша вина!

– Ох, отче, – простонал незнакомец, – Ты бы… ты-бы вместо мудрости попить чего соорудил, да покрепче!

С ухмылкой на губах старина Сид протянул незнакомцу полчарки душистого вина. Незнакомец, словно губка, мигом впитал жидкость и, утерев губы, облегченно вздохнул.

– Отче, отче, – пробормотал он малость зарумянившись, – Сам небось не знаешь какую службу мне сослужил!

– Отчего не знаю, когда очень даже знаю, – ответил Сид, – Служба простая, ровно на три медяка. Но твоему-то сударь лицевому счёту три медяка – небольшая нагрузка.

– Моему счету? - переспросил незнакомец, от изумления так и привскочив на лавке, – Это как?

– А так, – лукаво молвил Сид, – А так что у нас тут не городская богадельня, напитков бесплатно не разливаем. А ведь мне о твоих, сударь, ночных подвигах, трактирщик доложил с самой что ни на есть безукоризненной деталью.

– О подвигах? Доложил? Но как-же… – засуетился незнакомец, но Сид его перебил.

– А вот так, сударь мой: пропитого и проеденного за один только вечор - на пять полновесных гульденов, семнадцать серебряников, и три медяка. С друзьями-купцами кутить изволили, что тоже известно, а тем часом друзей твоих я тут не сыскал. Есть только ты, значит тебе счет и закрывать.

Разумеется, старина Сид откровенно лукавил, ибо со слов Гамзы было известно, что за все ночные предприятия торговцами было сполна уплачено. Лукавил-же Сид не от корысти, а наоборот – желая незнакомца разговорить и, сначала смутив страхом долга и сразу ему этот «долг» простив, заставить его выложить всю правду о загадочных спутниках.

– Кстати звать-то тебя как, должничок? – добавил Сид, хитро прищурившись.

– Звать меня Курц, Кристоф-Панкрациус Курц из… – тут незнакомец поперхнулся.

– Впрочем, неважно откуда. Но как-же так, эти мои… мои, кхе, спутники, при мне-же вчера погасили текущий счет целиком. Трактирщик! Трактирщик может – вернее должен подтвердить.

– Трактирщик, - тихо сказал Сид, – клятвенно подтвердил обратное. Возможно, твои спутники и правда что-то оплатили, а – что более вероятно, тихонечко слиняли поутру и оставили тебя висеть.

– Но отче! – возроптал незнакомец, переходя на высокопарный, придворный слог, – Я право, я не разумею какой на такую страшную конфузию делать ответ. Прошу прощения за эту, так сказать, неприятную для нас обоих констернацию, но ничем помочь не могу. Засим, извольте милостиво вызвать трактирщика дабы он при мне объяснился и, глядя мне в лицо объявил, что дескать, не видывал он никаких денег. Право, я бы очень желал с этой персоной немедля побеседовать! – горячо вскрикнув, незнакомец сорвался на фальцет и, сконфузившись, тотчас умолк.

– Но-но, Курц, не кипятитесь, - успокоил незнакомца Сид, – меня, кстати, Сиддред зовут, Сиддред из Сильдена, можешь звать просто Сид. А то это твое «отче» - уж больно оно меня старит, да и звучит как-то высокопарно, по-монастырски. Так вот, братец Курц, будь покоен. Сердцем верю я твоей правде. Трактирмейстер Гамза – подлая курица, очевидно решил меня провести и, как это у ихней породы принято, надурить мою голову на круглый барыш. Вот как воротится он с рынка – я ему башку-то куриную и отверчу!

Незнакомец видимым образом расслабился и подобрел. Старина Сид, меж тем, пригласил его к столу и, поставив чарку подле бутылки, испросил о желании чего-либо откушать.

– Да мне-бы, спадар Сид, откушать не помешало, хотя-бы и простой пищи. Я к банкетам не очень чтобы и привычливый, – сорвалось у незнакомца с языка, от чего он опять сконфузился и быстро добавил, – от нынешних, разумеется, худых да военных времен. Кому нынче до пиров-то? А то ведь раньше…

– Раньше было раньше, - сказал Сид, – А нонче – уж как получится. Кашей угостишься? С бараниной. Ну и винца, знамо, по чарочке раздавим.

Незнакомец охотно кивнул и, без лишних слов, стал подкрепляться. Наблюдая за тем, с какой охотой молодой человек угощался, за бледными его губами, и за нескрываемым его удовольствием от, казалось бы, простой, мужицкой еды, старина Сид в уме составил что молодой очевидно натерпелся голода и, скорее всего, на вчерашнем бурном банкете его особо не кормили а больше опаивали.

– Ты угощайся, - сказал Сид, – а меж тем и думку думай: этот ведь курица, трактирщик наш, он ведь шельма склизкая – лисий потрох. Как я его к стенке припру – начнет вилять и увиливать и, если не прижать как следует, то и от нашего с тобой опроса уйдет. Будет клясться, божиться, и на тебя лживым перстом указывать – мол де, вот он должник, с него старинушка Сид голову и сворачивай. Засим, чтобы эту тать на чистую воду вывести, сочини-ка в уме да поведай от сердца – как оно было все вчера: с кем пришел, куда путь держал, и кто, суть, твои спутники?

Вопрос этот застал незнакомца настолько врасплох, что тот подавился куском баранины и, судорожно хватая воздух, мигом бросился к чарке с вином. Размашисто отпив и зримо успокоившись, незнакомец начал свой рассказ, то и дело скатываясь в натуженную помпезность.

– Коль скоро вы, Сид, столь благородно отведши от моей чести всяческие подозрения, изволите слушать - то с моей стороны будет справедливым, и даже я бы сказал праведным, потешить ваше любопытство. Зовут меня, как уже заметил, Кристоф-Панкрациус Курц, ну а по роду деятельности, по учёности и по (не сочтите за нескромность) божественному призванию да провидению я – Бард. Благосклонной волею Богов довелось мне посещать священные залы Венгардской Коллегии и, чрез ученые посещения эти, всецело овладел я благородным Бардовическим искусством.

– Так значит ты бард-лицензиат? – изумленно молвил Сид.

– Да, почти, – уклончиво ответил Курц, не роняя, впрочем, достоинства. – Судьба распорядилась таким образом что последние курсы лицензии мне досидеть не довелось. Но это не важно, тем более что лицензия в искусстве не главное, а даже, как то мыслится мне, наоборот – мелкая и докучливая формальность, претящая цветению и царствованию творческого духа. Так вот, духовного роста ради и дабы поймать-таки наконец строптивую музу за змейчатый локон, я пустился в перегринацию по землям близким и дальним...

– Во что пустился? – переспросил Сид.

– В перегринацию, сиречь – путешествия.

– Да уж, - подумал Сид, – в разгар войны с орками – только перегринациями баловаться, – но вслух ничего не сказал.

– Ну и, будучи в Варанте, – меж тем продолжил Бард, – в одном неприметном, но по-восточному прекрасном местечке, название которого я боюсь, что запамятовал, довелось мне войти в благородное общество тамошних купцов. С этими-же радушными и рачительными людьми я поплыл на Хоринис, к брегам дальним, манящим, и загадочным. Тут, право, столько вдохновения, на острове этом!

– Но ведь ты тутова и прежде бывавший, – заметил Сид с мягкой каверзой, – по крайней мере так доложил мне трактирщик, что ты про медоварни наши знаменитые рассказывал, про рыбу красную, и тому подобное.

Бард было замялся, но пошевелив губами и жадно отпив из чарки, продолжил свой рассказ.

– Ведь да, то правда – знавал я и прежде Хориниса гостеприимного бреги, правда через чур уж мимолетно. За долготою лет многое из головы выветрилось, так что рассказы мои о Хоринисе могут пестрить неточностями.

– За долготою лет? - молвил Сид, с некоторым ехидством поглядывая на Барда, которому, скорее всего, и восемнадцати еще не исполнилось. – Да, за долготою лет такое бывает, старость – не радость. Но некоторые вещи, я уверен, ты бы не упустил: проходя через город тотчас указал-бы спутникам на музыкальный фонтан – то ведь первая жемчужина и украшение Хоринисских верфей. Да и плохая примета – пройти через Хоринис а фонтана не повидать, водицы из него не отпить. И кстати, пока суть да дело, терзает меня еще вон какой вопрос: от чего-же твои купцы в городе не остановились? Таверна-то моя от города вроде и не далеко лежит, но после дальнего морского перехода мало кому в охотку по трактам шляться, вот и останавливаются гости морские в городских тратториях. А вы с корабля – прямо сюда, удивительно выходит!