Андрей Лавистов - Нелюди Великой реки. Полуэльф
— Становой пристав Бороздин Иван Сергеевич. — Представившийся по всей форме полицейский погрозил мне пальцем и тут же поинтересовался: — На какую половину?
— Мама, — ответил я, — но в Пуще не жил.
— Как вас по имени-отчеству? — поинтересовался пристав.
— Петр Андреевич Корнеев, к вашим услугам.
На лице пристава не отразилось ничего, кроме умеренного любопытства, а вот два клоуна в штатском захихикали явственно и уставились на меня во все глаза, впитывая мой внешний вид вполне профессионально: для протокола. Да, я их понимаю…
Сложения я такого, как бы помягче, воздушного, рост почти средний — до метра семидесяти всего трех сантиметров не хватает, уши без мочек и, как у лисы, острые. Волосы тоже как у лисы, только чернобурой, ха-ха. И такой же длины, как меху этого зверя, вполне неплохо себя чувствующего в лесу, в котором, казалось бы, с наступлением темноты начинается пиршество нечисти. Вес мой к пятидесяти килограммам стремится, но опять же около трех недобирает. Глаза зеленые, самые настоящие эльфийские. По морде лица — эльф натуральный, леголас[1] недорезанный, если бы не нос картофаном. И при этом зовут меня Петром Андреевичем Корнеевым.
Ха-ха два раза…
В кармане у меня кистень, как у норлинга с торговой пристани, на поясе кобура со «смит-и-вессоном» двадцать седьмым, которого все «чеканом» кличут, за голенищем невысокого шнурованного сапога — нож, за голенищем второго — еще нож. По одежде я — на сто процентов пришлый. Рыжая замшевая рубаха без пуговиц, на завязках, почти куртка, с длиннющей бахромой по швам, зеленые брюки с многочисленными карманами, полувоенного образца. Головного убора летом, да и весной, вот как сейчас, стараюсь не носить. У эльфов не бывает солнечных ударов. Интересно, мне мой трофей — хоть одну кожаную кепочку, например, с головы ножевика — выдадут или к вещдокам приобщат? Да и не сдалась она мне ни разу, кепочка эта. Козырек смешной — длинный очень и загнут с боков слишком сильно. Не люблю такие…
— Благодарю вас за своевременную помощь при нападении на сотрудника полиции… — Иван Сергеевич изъяснялся официально и при этом искренне на первый взгляд. Талант…
— Мне было даже приятно. Эти, в клеточку, мне сразу не понравились…
Пристав бросил на меня острый взгляд, показывая, что он ценит мою готовность вывалить все как на духу, как будто у меня при таком количестве свидетелей варианты есть…
— Чем же вам они не понравились, эти господа? — продолжил пристав весьма ему привычную игру, а я задумался.
— А что, господин пристав, четверо близнецов — это нормальное явление среди людей?
— Встречаются редко, но встречаются. — Похоже, пристава не мог смутить ни один вопрос. И на все-то он знал ответы. — Это все, чем они вам не понравились?
— Они гнома пьяненького схватили и поволокли, а как мне показалось, не знакомы были ни разу.
Тут мой взгляд обратился на гнома, который, по выражению малоизвестного людского писателя Николая Васильевича Гоголя, чей бюст прямо и между пальмами, как начал храпеть во всю насосную завертку, так и не останавливался. Коротышку только аккуратно отодвинули с прохода, куда его уронили лысые браты-акробаты.
— А вы как на это отреагировали? — вновь спросил пристав, неодобрительно посмотрев на своих подручных в штатском, которые уже едва сдерживались от распирающего их хохота. Эльф гнома от людей защищает. Анекдоты про поручика Ржевского отдыхают.
— Подошел к хозяину, попросил принять меры. — Тут мой палец ткнул в прислушивавшегося к разговору кабатчика.
— Точно-с так, выше высокоблагородие, — ответствовал кабатчик. — Я сразу в участок позвонил и время тянул, пока они расплачивались.
Как же, тянул он время. Жался сдачу ребятам отдавать, хотел на чай побольше выгадать. Те уж рукой махнули, к выходу потопали. Но ни слова не соврал. Правда по-ресторанному, в пикантном соусе.
— Да, про звонок я понял, — задумчиво протянул пристав и вновь поинтересовался: — Вы с гномом оба знакомы?
— Очень смешно, Иван Сергеевич. — Тут уж я уставился на красных от натуги джентльменов в штатском. Кстати, что эти смешливые господа здесь делают? Кто они? Представители Департамента контрразведки из Ярославля? Ополченцы из самого славного города Сеславина, привлеченные в качестве понятых? В костюмах-тройках с галстуками? Ведут себя вольно, да что-то не совсем понятно, кто такие.
— Почему же вы решили, что гнома похищают? — продолжал настаивать пристав. — Может, они хотели вынести его на улицу освежиться…
— Там, откуда я родом, вечером на улицу пьяного выкинуть — это все равно что на блюдечке его тварям поднести: кушайте, пожалуйста! Приравнивается к покушению на убийство.
Пристав вежливо покивал. В городских стенах, может, ничего бы с пьяненьким не случилось, но и здесь пьяных на улицу не принято выкидывать. Сожрать могут. Так что вопросы господин начальник местной полиции задает больше для проформы. А сам, скорее всего, другие дела в башке прокачивает.
В двери влетел молоденький вертлявый полицейский, подбежал к приставу и драматическим шепотом, довольно громким для моих ушей, проскороговорил:
— Господин пристав, догнать не удалось, как в воду канул! На воротах четверых близнецов не помнят. Возможно, доппельгангеры.
Ух ты, слова-то какие. Я ради таких красивых слов готов кистенем махать от обеда до забора. Чтобы их не слышать. Тут главное — так махать, чтобы не до тюремного забора.
Все равно не катит такое объяснение. Доппельгангер не стал бы со своим двойником-человеком за одним столом сидеть: сразу на куски стал бы рвать. И в ворота не должен был пройти — там вроде учет и контроль на уровне. Не доппельгангер, а скорее простой двойник-зеркалка. Здесь уже, в самом городе вызванный. Если их вызывают, а не что-то еще. Не в теме…
Смешно получается. Пришли, допустим, двое, близнецы, значит, пообедать. И вызвали двойников, а то скучно. Потом увидели пьяного в дымину гнома и решили разбавить им свою компанию. Впрочем, чего это я мозги напрягаю? Пусть у кого положено башка болит. А здесь, пожалуй, все кончено.
— Не уходите, Петр Андреевич, надо протокол подписать, да еще пара вопросов к вам есть, — заметил мою попытку тихонько отвалить становой пристав. Да, такого на мякине не проведешь!
— Я за стол сяду, у меня там отбивная недоеденная…
— Остыло все, наверное, — сказал пристав с почти искренним сожалением в голосе. — Я к вам сейчас подсяду, а Николай нам вина бутылочку организует. Очень слабого — я на службе все-таки. И салатик мясной с сельдереем. Сделаешь, Коля? — Это он уже к кабатчику. А смотрел на меня.
— Конечно, Иван Сергеевич. Есть «Кернер», поздний урожай, девять с половиной градусов. Дамское вино — заветная бутылочка осталась.
— Вот и славно, идите, я сейчас…
Что-то упускаю? Должен был на вино прореагировать? Или нормально все? А Коля-то, ресторатор, блин!
Ничего не оставалось, как сесть и дожидаться. Пристав — калач тертый, его, вероятно, эльф больше насторожил, чем мужики с ножиками. Что мужики?! Трое из четверых у него в кармане: либо один расколется, либо двое, либо все трое сразу. А может, и наперегонки. Тому, кто ножиком пырял, — лучшее место на виселице, тому, кто стрелял, — местечко по правую руку, тому, кто ствол достал, — по левую. А тот, кто в окно прыгал, каторжными работами отделается. Скажет, что не в курсе был намерений, и привет… Это если они его зачинщиком и командиром все вместе не объявят. Тогда — тоже на виселицу. Сейчас он, наверное, в какую-то дырку забился и сидит дрожит. Дело его швах — из города до утра не выйти, подельники повязаны: хоть сам иди сдавайся!
Пристав был спокоен как удав. Присел за столик, посмотрел, как ресторатор-кабатчик Коля откупоривает бутылку белого, и, покивав одобрительно, жестом предложил стул так и не представившемуся пришлому в штатском. Пока тот подходил, сказал задумчиво:
— Как вы их: два удара — все лежат.
— Меня редко воспринимают всерьез, особенно в кабацкой драке. — Я пожал плечами как можно безразличнее. — Думают, наверное, что я буду лук составной доставать, собирать, тетиву натягивать…
— Часто деретесь? — Пристав посмотрел на меня внимательней, а я пожалел о ненужной откровенности. Просто не так часто встречаешь интеллигентного человека. И оказывается, что в его обязанности входит следить за твоими действиями. И пресекать, если что не по вкусу.
— Нет, что вы, сам никогда на рожон не лезу. И никого не провоцирую.
— Но задирают часто… — утвердительно произнес пристав и сделал маленький глоток из бокала.
Ничего не оставалось, как еще раз пожать плечами и последовать его примеру. Вино вполне себе ничего. Три года, похоже, как на этикетке. Белое, впрочем, трудно испортить.
— Как вино? — тотчас осведомился Иван Сергеевич.
