Владимир Журавлёв - Неудачная реинкарнация
— Куда прёшь, придурок, негодяй сопливый, легиньх-кастрат!.. — начала разоряться богатырь-девица при поддержке дружного хора.
— Привычка — это не вторая натура, — вдруг сказал он озадаченно. — Я понял! Привычка — это утилита операционной системы, вот что это! Просто полезная программа, ну надо же…
В наступившей гробовой тишине он растерянно похлопал ресницами — хорошо получилось, почти как у кокетки-девочки! — и произнёс:
— О! Добрый вечер, Яха-девачка! Я тебя не сразу заметил, извини…
Богатырша всхрапнула и рванулась к нему. Подружки повисли на ней и еле удержали. Он опасливо отбежал и оценил эффект. Ну, порвать на клочки она его, наверно, не смогла бы… но очень желала!
Девушки бросали на него ненавидящие взгляды и утешали Яху. Обозвать такую красавицу девачкой, то есть той, кого замуж не возьмут, кого деревенское общество вынуждено будет отправить в город на поиски иной судьбы!
— Пойдём уж, Яха-девойка! — успокаивали подружки взбешённую девку. — Он же у нас дурачок, берхь сопливоносый! Ай, а он знает, что взрослый стал?…
Он уже уходил, когда девушки радостно запрыгали по дороге, сотрясая яблони в ближайшем саду, и заорали что-то издевательски-радостное вслед, что-то о празднике взросления и что его больше не будут использовать как ишака братья Джхйойло! Он, конечно, даже не показал, что услышал и понял, о чём они — тем более что действительно ничего не понял! То, что от него отвяжутся братья Джхйойло, проще говоря, Собаки, очень даже радовало — если может быть правдой то, что орут обозлённые девки. Постоянные драки с этими придурками, честно говоря, уже надоели. Разве что в виде спарринга — надо же и на людях тренироваться, не только по деревьям лупить…
А Яха — действительно девачка, подумал он грустно. С его-то жизненным опытом он давно перестал ошибаться. По крайней мере, в вопросах, не касающихся его лично. И дело не в том, что она некрасивая. Скорее наоборот. Да и женская мощь когда это отталкивала настоящего мужчину? Но вот… чего-то в ней не хватало. Кокетства? Женской хитрости и коварства? Проста была Яха и прямодушна. Вот это и был её страшный недостаток. Ведь даже за скотиной вышла она в обычных рабочих штанах и рубахе, в которых месила глину у отца в мастерской. Это за скотиной-то! А ведь у поскотины собирается чуть ли не вся деревенская молодёжь! Не старикам же, в самом деле, бегать за шаловливыми коровами. Так что каждый вечер происходили негласные смотрины. Все девушки это понимали — а если для понимания мозгов не было, безошибочно чуяли как-то женским нутром — и к встрече коровок наряжались, как на свадьбу. Собственно, так оно и было… по сути.
Жалко. Хорошая ведь девочка. Просто… наивна, а ещё — взросление у неё запоздалое. Такое бывает, ничего страшного. Не всем же в тринадцать лет сиять спелыми персиками! Но кто бы в этой деревне что бы понимал в возрастной физиологии! Здесь и школы настоящей нет, так… воскресная учильня, курсы по ликвидации неграмотности. Да ещё заведовала этим делом дочка местного тхемало… э… барина, что ли? Молоденькая. Ну какая из неё учительница? Она сама-то ничего не знает. И не умеет. Только учеников отвлекает от учёбы своим видом…
Ладно, во всём разберёмся, пообещал он сам себе. Войны нет, деревенька тихая — по всем приметам ему выходила долгая безмятежная жизнь в сытости и довольстве. Родители зажиточные опять же. Мягко говоря. На самом деле — местные богатеи. У отца — глиняное производство, не в один город товар возит. И какой товар! Насколько он понимал, это был аналог фарфора — и очень неплохого. Такую красоту в этом месте больше никто не производил.
Кушать хотелось немилосердно. Удрал ведь в леса с восходом. С восходом — и с пустыми карманами. Ничего, стол, пожалуй, уже накрыт…
Но у ворот его встретил отец. Встал, прислонившись к тёмному от времени столбу, и руки на груди скрестил. Нехороший, между прочим, знак. Во всех мирах нехороший.
— Санни-эре-э-э! — протянул он, за насмешкой пряча истинные чувства. — А ты знаешь, праздник взросления был? О, не знаешь. Я так и думал. Ну и хорошо, что не знаешь. Нечего тебе праздновать. Взрослым ведь тебя признали, Эре-дурачок.
Отец непроницаемо глядел на него. Ждал вопросов? Так не дождётся, хотя от неопределённости захолонуло в груди. Но он давно отучился показывать свою суть. Привычка — вторая… блин!.. Короче, привычка.
— Ни к какой работе ты не способен, — сказал отец сдержанно. — И я просил. И мать просила. Хоть бы за скотиной ходил. Хоть бы сад обихаживал. Глух ты к просьбам оказался. Ну, и Творец оказался глух к нашим просьбам о твоей судьбе. Деревенское общество отправляет тебя в город, Эре-дурачок. Там ищи свою судьбу. Или сгинь. Завтра поутру покинешь дом.
Отец развернулся и ушёл в сад. Сына-дурачка он не любил, но о судьбе его по-своему переживал. Хороший он мужик, отец…
Так, спокойно, подумал он. Бывало и хуже… Память услужливо подкинула парочку ситуаций, когда бывало хуже, и стало совсем неуютно. Блин, да это же полный крах всех планов, какое тут спокойствие?! Где этот Творец?! Что бы с ним сделать, с уродом? Ненавижу!..
Глава вторая
Он проснулся ночью оттого, что отец положил ему ладонь на лоб.
— Жара нет, чего тогда бредишь? — недовольно сказал отец. — Разбудил вот. А мне на работу завтра рано… Кстати, если уж бредить, то лучше на знакомом мне языке. Лады?
— А тебе все языки незнакомые, — пробормотал он и наконец выпал из дурного забытья. — Кроме родного… повезло…
Он сел на кровати и потёр лоб. Так. Ну и где мы? Понятно, что дома. Но вот ГДЕ дома? С этим раздвоением души ни один вопрос корректно не задать, блин… А, бумажные обои. Понятненько.
— Слушай, ты тоже собирался меня из дому выгнать? — вдруг спросил он, движимый внезапным наитием.
Отец смутился.
— Почему тоже? — пробормотал он. — Я… просто тебя в милиции… ты же на учёте, и семья неполная… говорили про интернат — но только предлагали! Я же не согласился! А… откуда ты узнал?
— Чего тут узнавать? Не ты первый…
— Если б ты старался жить нормально! — с горечью сказал отец. — Если б хотя бы нормально учился в школе! Вовочка Переписькин — это же ходячий анекдот, над тобой вся школа потешается! И драки каждый день! И по дому ничего не делаешь, ходишь вечно неумытый, расхристанный…!
Так, отца понесло. Он глубоко вздохнул. Задержал выдох. И ещё раз. Так…
— Стоп, — сказал он, и отец послушно умолк. — Разберёмся по порядку. Я хорошо учусь, папа. Просто этого не замечают.
— Ага, русский язык, например…
— А ты сам попробуй! Когда в голове десятки языков, а уж алфавитов сколько! И все уродские! Меня всё время на руны стягивает, потому что они удобнее! И язык этот, якобы родной, уродский! Ни одного ударения постоянного нет, исключений больше, чем правил, пишется не так, как слышится, а уж говорится как! Почему здесь не изучают фонетическое письмо Арктура? Вот его я хорошо знаю.
— А ещё география…
— Да знаю я географию! А вот учительница — нет! Её бы на Жерь Светлолиственную, я бы на неё посмотрел!
— А ещё математика, физика…
Он выжидательно уставился на отца, и тот осёкся.
— Ну, физику и математику ты знаешь, — нехотя признал он. — Только… ты же знаешь лучше, чем учителя! Ты понимаешь, что их это бесит?! И меня бы взбесило, если б какой-то сопляк… — …берхь сопливоносый, — услужливо подсказал он — Да! Если б всякий берхь сопливый указывал мне, как проводить уроки — да ещё правильно указывал! Я бы его!..
— Ты не отдавай меня никуда, — попросил он негромко. — Без твоего участия меня не смогут забрать. Я же стараюсь.
— А драки каждый день? — печально спросил отец.
— А что я могу поделать? — спросил он в ответ. — Они же пристают сами… все.
— Почему-то к другим не пристают.
— А другие трусливые, — пояснил он. — Предпочитают унижаться и подчиняться старшим… или сильным. А ещё они все толпами ходят. Забавно: миры разные, но шакалы везде ходят толпами. А я — один.
— Да, маленький ты у меня. И тощий. Вот был бы ты здоровым…
— Радуйся, что маленький! — резко сказал он. — Я, когда здоровый, совсем по другому пути иду! Сначала самый здоровый в детском саду, потом в школе, потом на улице, потом бандиты начинают уважать, потом у бандитов за своего… и вылепляется знаешь какое чудовище! Аспанбык из бродячего клана убийц — слышал про такого? А потом государству дорогу перейдёшь, хлоп — и на кладбище, и привет, сопливая реинкарнация! Больше сорока лет ни разу не жил — а хочется!
— Ладно, давай спать, — вздохнул отец. — Никуда я тебя не отдам. Вдруг из тебя великий фантаст получится, гордиться буду. Вон как складно выдумываешь… Только ты постарайся хотя бы учиться хорошо, лады? А то комиссия от меня не отцепится — и от тебя тоже!
