Мария Семенова - Лебединая Дорога (сборник)
– Когда ты понадобишься Одину на его корабле, он тебя призовёт. А пока ты нужен мне на моём.
Олав и Хельги были единственными, кто остался на драккаре. Олав невозмутимо сидел у руля, заслонившись круглым щитом, и смотрел, как рубились его сыновья. А Хельги не укрывался ни от свирепого ветра, ни от стрел. Не то верил, что случайная гибель его обойдёт, не то намеренно привлекал её к себе…
Потом Халльгрим вытер меч и сдвинул со лба шлем. Корабль был очищен.
Викинги хозяйничали на палубе. Кто-то снимал с убитых оружие. Другие вязали пленных и загоняли их в трюм драккара – сидеть в темноте, пока не понадобятся. Третьи потрошили тюки, разбирая добычу.
Сын Ворона ещё раз обвёл глазами корабли. Немалая удача, когда обходится без потерь.
Сильные руки переправляли на драккар взятое в бою. Плыли через качавшийся борт бочонки русского мёда, позвякивало в мешочках светлое серебро, мягко шлёпались связки мехов, укутанные от сырости в мешковину и кожу… Будет чем похвастаться дома.
Видге нынче повезло больше других. Мальчишка один на один уложил воина втрое старше себя, и ему достался редкостный меч – упругий и длинный, с неведомыми письменами на воронёном клинке. Этот меч был зачем-то снабжён острым концом вместо обыкновенного закруглённого, можно подумать, неведомый мастер собирался не только рубить им в сражении, но и колоть, как копьём. Внук Ворона решил про себя, что при случае это надо будет исправить, а покамест опоясался новым оружием и зашагал по палубе, взвалив на плечи увесистый тюк…
Освобождаемый от груза, торговый корабль раскачивался на волнах всё сильнее. Скоро к Халльгриму подошли сказать, что трюм опустел.
Хёвдинг оглядел палубу, на которой там и сям лежали погибшие защитники судна.
– Они не струсили, – сказал Виглафссон. – Да и сражались неплохо. Они заслуживают, чтобы им вернули корабль, и пусть Эгир гостеприимно встретит их в глубине. Прорубить дно!
В развороченных недрах судна тотчас отозвался топор. Деревянное тело вздрогнуло, начиная принимать в себя воду. Немного погодя драккар выдернул вонзённые когти и легко соскользнул прочь.
– Поставить парус! – скомандовал Можжевельник.
Красно-белое полотнище затрепетало и напряглось. С его нижней шкаторины свисал добрый десяток шкотов – мореходы закрепили их и ещё растянули углы паруса длинными шестами, чтобы лучше брал ветер.
Воины устраивались на скамьях и один за другим отстёгивали мечи. И тогда-то полоснул с тонувшего судна тонкий, отчаянный крик.
Веселившиеся хирдманны примолкли, стали оглядываться назад. Кричал, конечно, не сам корабль, а оставшийся на нем человек.
– Женщина, – пробормотал кто-то.
Другой добавил:
– Спряталась, наверное.
А Сигурд Олавссон молча вскочил на борт и сильным прыжком бросился в ледяную воду.
Халльгрим перешёл с носа на корму и сказал:
– Твой сын мог бы прежде спросить у меня разрешения. Однако правду говорят, будто смельчаки редко спрашивают, что можно, а чего нельзя.
Старый Олав покосился на него через плечо и приказал готовиться к повороту.
С драккара хорошо видели, как Сигурд, вытянув руки, долго плыл в прозрачной толще воды. Потом его потемневшая, прилизанная голова вынырнула чуть ли не у тонувшего корабля. Дымный гребень тут же снова похоронил его, и кто-то охнул, но Сигурд вынырнул. Он плавал, как тюлень. Несколько размеренных взмахов, и он подтянулся на руках, выбираясь на палубу. И, не теряя времени, исчез в трюмном лазе…
Женский крик повторился. Он был едва слышен за расстоянием. Но оборвался он так, будто кричавшая захлебнулась.
– Утонет Сигурд, – сказал один из смотревших.
Хельги оборвал его:
– Замолчи.
В это время с кормы подал голос Халльгрим хёвдинг.
– Не будет особенно несправедливо, если Сигурд получит ту, которую спасёт.
Из-под мачты немедленно отозвались:
– Это будет древняя бабка без единого зуба во рту…
Слышавшие рассмеялись.
Бьёрн снова встал к правилу. Повинуясь его команде, мореходы перебирали и натягивали моржовые веревки. Рей вместе с парусом медленно поворачивался. Драккар резал колебавшиеся склоны волн, описывая круг.
Олав кормщик молча следил за покосившейся мачтой купца, то появлявшейся между косматыми гребнями, то исчезавшей опять.
Но вот чёрный корабль в очередной раз вознёсся к низко мчавшимся облакам. И чьи-то зоркие глаза разглядели Сигурда, благополучно выбравшегося из трюма. Воины восторженно закричали. Сигурд был не один. Тоненькая фигурка отчаянно прижималась к нему, вцепившись в плечо. Ветром отдувало длинные косы. Так они и стояли, уже не на палубе, а на бортовой доске, держась за ванты и глядя на подходивший драккар. Корабль под ними всё круче падал набок, погружаясь в зовущую глубину. Потоки пенившейся воды перекатывались через него без помехи. Ещё немного, и он унесет с собой и Сигурда, и его добычу. Суровый Бог Ньёрд часто требует жертв…
– Вёсла на воду! – приказал Бьёрн.
Он командовал ровным голосом, без суеты. В двадцать четыре зимы Бьёрн кормщик мог поспорить с кем угодно из стариков.
Драккар ринулся вперёд, как застоявшийся жеребец. Волны тяжело били его в скулу. Корабль вставал на дыбы, словно готовясь взлететь. Потом палуба проваливалась под ногами, и через борт хлестала вода. На вёсла сели все, кто мог. И Видга, и Олав, и двое Виглафссонов. Сигурда надо было спасать.
Из трюма подняли двоих немцев покрепче и вручили им по деревянному ведру. Сознавая опасность, пленники принялись работать как одержимые. И лишь изредка поднимали мокрые головы, чтобы взглянуть на пенные стены, выраставшие над бортами, и осенить себя спасительным крестом…
В снастях завывала стая волков.
Забравшись на ветер, Бьёрн вновь развернул драккар к тонувшему кораблю. По его слову спрятались все вёсла, кроме одного, и это оставшееся поплыло в воздухе прямо на Сигурда. Чёрный корабль разминулся с купцом на расстоянии в несколько локтей. Сигурд подхватил пленницу, и оба повисли на весле. Морской Бог обождет.
Десяток рук держал весло с той стороны. Сигурда подцепили за пояс багром и втащили на борт.
– Не промочил ли ты ноги, Олавссон?
Драккар опять шёл прямо по ветру, почти не кренясь. Килевая качка размеренно приподнимала то нос, то корму. Катившиеся волны по очереди подталкивали корабль и с утробным гулом уходили вперед.
Обоих спасённых, синих и онемевших от холода, раздели донага и принялись растирать.
Девчонка оказалась донельзя тощей и вдобавок смуглой, точно вылепленной из стоялого дикого мёда. Как видно, чужеземное солнце прилежно калило не только её, но и весь этот род. Подобная красота ни у кого не заслужила одобрения, а Хельги, послушав разговоры друзей, только хмыкнул:
– Стоило из-за неё мочить нас всех и топиться самому.
Халльгрим же обратился к Сигурду и сказал:
– Проучить бы тебя, но, думается, тебе немало и так. Жаль только, что там и впрямь не оказалось замшелой старухи!
Смуглянка всхлипывала на палубе, завернутая в Сигурдов крашеный плащ.
– Я буду звать её Унн, – сказал Сигурд. – Потому что я вытащил её из волны.
4
Имя Норэгр издавна означало дорогу на север. Целый месяц можно было идти на быстроходном боевом корабле вдоль скалистых, изрубленных берегов. С самого юга, оттуда, где в тумане маячили датские острова и зимой дождь шёл чаще, чем снег, и до Финнмарка на севере, где на горизонте белыми призраками высились вечные льды.
Дивно ли, что на столь обширном пространстве обитало великое множество племён?
Транды, раумы, ругии, халейги и ещё многие иные населяли каждый свой надел. И каждое племя называло свою страну гордо и ласково: Трандхейм, Раумсдаль, Рогаланд, Халогаланд…
Язык же здесь был всюду один. Северный, ещё не распавшийся окончательно на урманский, датский и свейский. Племена разнились одно от другого, пожалуй, лишь вышивкой на родовых башмаках, что надевали на ноги умершим. Да ещё пристрастием к тем или иным именам. Ну, то есть в точности так же, как у Звениславки дома: радимичи, кривичи, словене. Всяк своё, всяк сам по себе, а если разобраться – одно…
Людей, населявших Норэгр, на Руси называли – урмане.
Братья Виглафссоны жили в Халогаланде, стране халейгов. На самом севере населённой земли. Дальше к полуночи обитали только кочевники-финны – знаменитые колдуны, хозяева оленьих стад, охотники на волков.
День за днем драккар пробивался на север.
Викинги проводили в море весь день: когда гребли, когда сидели под распущенным парусом. Вечером высаживались на берег.
Иногда им давал приют какой-нибудь незаселённый залив, загромождённый скалами до того, что лишь искусство старого Олава позволяло поставить корабль. Тогда на берегу вспыхивали костры, а на ночь над палубой растягивали шатёр и выставляли караульных.
Иногда же они стучались в чьи-нибудь ворота. И отказа им не было. Попробуй не распахни ворот – продрогшие мореходы, пожалуй, быстренько снимут их с петель… Но не только страх открывал перед ними все двери. Пусть-ка кто-нибудь тронет тех, кто принимал у себя викингов Халльгрима Виглафссона!
