Александр Забусов - Кривич
К самому Курску орда подошла на расстояние двух десятков верст, окружила его разъездами, шерстила округу по лесам и долам, оставляя главный город юго-востока северянского края как бы на потом, на сладкое. На юг в Дикое поле потянулись колонны невольников, сопровождавшиеся ударами плетей. Опустели деревни и хутора, смерды уходили в леса, прятались в схроны в надежде пересидеть набег и вернуться в родные избы. Время изменило людей. Еще каких-то сто лет назад, люди, живущие на этой земле, дружно взяли бы в руки оружие и встали плечом к плечу, вытолкали бы любого врага со своей земли. Сейчас же в мышлении людей произошел сдвиг, переосмысление понятия бытия в этом мире. Смерд должен пахать землю, растить хлеб, выкармливать скотину. Купец должен заниматься торговлей. Защита земель ложится только на плечи княжеской дружины. Невместно брать в руки меч.
Проходя по тракту, Монзырев ощущал такую политику почти на каждом шагу. Но время еще не полностью, не везде изменило старые порядки в Киевской Руси. Глядя на все это, Монзырев понимал, что именно сейчас происходил поворотный момент, ведущий к повальному пацифизму народа, когда русский мужик отринул умение, навык владения оружием, когда мысль, что воевать за него должен кто-то другой, привела к крепостному строю, к узаконенному рабству в государстве. Пройдут сотни лет и демократы, уже при другом строе, с пеной у рта с высоких трибун, будут доказывать, что мужчины не должны иметь личного оружия, а защита народа в целом и индивидуума в частности, возлагается на ряд структур, имеющих право вершить суд и наказание за содеянное преступление. Само время доказало ущербность таких законов, нерасторопность и тяжеловесность правоохранительных органов, несостоятельность закона о праве на свою защиту и защиту своей семьи гражданином государства, имеющим оружие и умеющим им пользоваться. Ах, как же можно разрешить иметь оружие? Ведь народ у нас такой, что перестреляет друг дружку! Ах, надо запретить даже травматику! А то, что деклассированный элемент, профессионально занимающийся грабежом, чихал на все законы и запреты, давно обзавелся оружием любых калибров и систем, на это глаза у правительства закрыты. В государстве все чинно, благородно и спокойно. Они не хотят замечать, что если в средней полосе России простой народ безоружен и неприкрыт от нападок и поползновений вооруженной шантрапы, то на юге — только ленивый не ходит со стволом, а Ставропольский край скоро заселят «зверьки» вытеснив коренное население, и эта орда обожравшись исконно русской землицей, может двинуться дальше.
«Тяжко приходится казачеству, сдерживая ненасытных жителей гор. Порушены на Руси родовые связи, помогавшие выстоять в самых тяжелых условиях. А мина под все это, закладывается именно сейчас!», — Монзырев вздохнул, отвлекся от грустных мыслей.
Перед выходом в поход, совсем уже поздним вечером, когда голова отказывалась работать, а тело ныло, высказывая пожелание отдохнуть от трудов праведных, в погосте объявилась ведунья. Прошла в трапезную в сопровождении Ленки, где Галка с подругами как раз кормили уставших домочадцев, глянула на женщин насмешливым оком:
— Кыш отсюда, девки, — слегка шевельнув ладонью, заставила тех неохотно подвинуться в сторону двери.
Одобрительно хмыкнувший Горбыль, сидящий за столом с набитым яствами ртом, тут же нарвался на ее тяжелый взгляд.
— Да и вам, витязи, стоило бы выйти. Мне с боярином потолковать с глазу на глаз потребно.
Оставшись вдвоем, ведунья присела рядом.
— Готов к походу?
— Умаялся, сил нет. Может чего и не учел, может и забыл чего, но сейчас уже все это побоку. Завтра выступаем.
— Я чего к тебе пришла? Расстаемся, Николаич. Путь твой нелегок, может так статься, что уж и не свидимся никогда. Знаю, что ждут тебя впереди лихие годины, а узелки на нити судьбы я повязать, прости, не в силах. Как оно будет, так и случится.
— Ты к чему это такой разговор затеяла?
— Чую, выйдешь поутру из ворот погоста, ступишь на путь, и не всегда он тебе будет казаться правым, запомни лишь три наставления мои, коль случится тебе пойти ошую.
— Хм!
— Помни! Вступая на Шуйный путь — будь готов потерять все. Следуя по нему — не оглядывайся назад. И последнее, достигнув Цели — откажись от нее смеясь.
— К чему ты, все это?
Бабка Павлина поднялась с лавки, своей старческой ладонью, накрыла ладонь Толика. Показалось, взглядом в глаза, проникла в самую душу.
— Придет час, если суждено, поймешь. Ты только помни!
Направившись к выходу, у самой двери оглянулась на озабоченного непонятными речами боярина, молвила:
— Привела я Олегов десяток в городок.
— А, почему он не пришел с тобой?
— Нечего ему здесь делать, у него свой путь. Перуновы хорты сами по себе, они с тобой лишь до перекрестка дойдут. Прощай, боярин.
К стоящему в задумчивости на обочине, пропускавшему мимо себя дружину Монзыреву, пристально вглядывавшемуся в лица людей, идущих воевать, подъехал на лошади Олег. Придержал лошадь, заставив ее встать стремя в стремя с конем боярина. Его десяток, люди выбранные ведуньей из боярской дружины, проследовал мимо, бросая отрешенные взгляды на Монзырева.
— Пора нам, Анатолий Николаевич, пришло время расстаться.
— Не рано ли уходишь Олежка? — спросил боярин. — От этой развилки, до Курска километров шестьдесят будет.
— В самый раз. У нас теперь своя дорога, нам ее одним пройти придется.
— Береги себя, и людей береги. Удачи тебе сынок.
— Спасибо. Свидимся еще.
Монзырев не знал, да, в общем-то, и узнавать не было времени, чем Олег с людьми целую неделю занимались, будучи в гостях у бабки. Когда вернулись, отметил, изменились не только внутренне, но даже внешне. Один взгляд чего стоил. Поймаешь его на себе, и будто не человек, волк смотрит на тебя. А движения? Плавные, расчетливые, движения хищного зверя, готового в любой момент ответить на опасность действием. Ох, бабка, что-же ты сотворила? А может быть так и надо, ведь держава в опасности, люди ее населяющие? Может, для того, чтобы победить, потребовалось создать бойцов именно такого склада?
Монзырев даже не предполагал, что эти люди, собранные по семьям смердов и людин, практически последние кто остался от первого выпуска горбылевского курса диверсантов, за десять лет превращенные жизнью из мальчишек в бойцов профессионалов, колдовским обрядом проведенные Павлиной Брячеславовной по тонкой грани Перунова моста, не смогут больше жить прежней жизнью. Став белыми хортами Перуна, нельзя жить вместе с людьми, можно жить только рядом, каждому замкнувшись в своем собственном мирке. Лишь в минуту погибели Руси, земли которой в магическом плане издревле прозывались Ристалищем Богов, посвященные Перуну могли сбиться в стаю. Ведунья пошла на такую жесткую меру, лишь осознав, с кем ей пришлось повстречаться в ту ночь, когда Монзырев приезжал за советом. Пройдет не одна сотня лет, и из брошенного в народ такого семени, родятся на окраинах земли русской, казаки характерники.
