Анна Оуэн - Стальное зеркало
— Господин капитан, — де ла Ну вместо ответа качает головой и показывает на блюдо, где под крышкой прячется жаркое. Блюдо — размером с хорошую лохань, мясо и птица вперемешку, и на две трети уже пусто. — Неужели у вас еще и аппетит пропал от огорчения?
И улыбается слегка. Похож на сторожевую собаку, пригревшуюся на солнышке — а если кому-то кажется, что она спит, из пушки пали — не разбудишь, то этот умник сам себе дурак. Потому что достаточно шороха, чужих шагов, шепота — и вот эта туша уже держит тебя за горло. Примчись сейчас вестовой с докладом о нападении — не успеешь до пяти сосчитать, как господин генерал готов выступить.
— Благодарю вас, господин генерал. День, когда мне изменит аппетит, будет днем, когда меня похоронят. — Это, кстати, кажется, правда. И относится не только к еде, но и ко всему остальному. — Пока что мне изменяет терпение. И еще мне мерещится, что кое-кому другому изменяет здравый смысл. Если бы я так натаскивал собаку, она бы давно вцепилась мне в глотку — и была бы по-своему права.
— Неужели, господин капитан? — опять улыбается де ла Ну. — Скажите-ка мне, дражайший мой де ла Валле, что для вас важнее — чтоб вас учили делу или учили с приятствием?
— Чтобы меня учили делу. Но учили, господин генерал. А не отбивали всякую охоту к действию.
— Нет, господин капитан. Вы хотите, чтоб вас хвалили за каждое правильное решение. Поэтому вы предпочитаете меня. А это для меня даже не лестно. Под моим началом вы никогда не вырастете выше полковника. Герцог же пока еще считает, что из вас выйдет очередной коннетабль. Если вам не помешает характер.
Если бы сын Пьера де ла Валле мог себе это позволить, то его ответ звучал бы примерно так «Кхто? Что?». Но поддаваться первым побуждениям и отвечать, как Бог на душу положит, Жан отучился лет примерно с восьми. Вернее, к этому возрасту отучился окончательно. Так что он не закашлялся, проглотил кусок жаркого, запил его, удостоверился, что утятина останется там, где положено, и спокойно сказал:
— Я благодарен за столь лестное мнение — и не менее благодарен за то, что вы указали мне на мое уязвимое место. Но, господин генерал, раз вы настолько лучше меня понимаете ситуацию, возможно, вы объясните мне, что происходит?
— Да ничего не происходит, ничего особенного, — вздыхает хозяин. — Ничего того, что вы не в состоянии понять самостоятельно, — и улыбается, и отчего-то удивительно похож на Клода — или Клод на него? Если бы у Клода когда-нибудь было хорошее настроение, это бы выглядело в точности как ворчливый де ла Ну. — Вы думаете так, как вас научили, и неплохо научили, что там — но мы ведь не в десятом веке уже. Господин коннетабль считает, что из вас выйдет прок — вот и показывает, как не надо. И почему так не надо. Как с де Сен-Роже. У вас же все было. Вы же видели, знали, что коннетабль действует по королевскому благословению, вы сами это благословение сюда привезли — и ведь заметили, что им никто не пользуется. Неужели просто так? Просто так даже кошки с котами не гуляют, дражайший мой капитан. Вы не думали, вы не предполагали — а вы можете думать и предполагать. Можете. Умеете. Это ясно за три забора. И что должен думать коннетабль, когда вы можете, а не делаете? Я добрее, я полагаю, что вы еще никак не поймете, кто вы и на каком месте — а господин коннетабль думает о вас много лучше меня. Потому и удивляется.
— Признаться, как возможного преемника — ни через пять лет, ни через десять — я себя не рассматривал. — И это сильное преуменьшение. Но не говорить же де ла Ну, что сама мысль об этом не вызывает ничего, кроме отвращения. Он, вероятно, и сам прекрасно поймет. — А политического опыта мне пока хватает только на то, чтобы понимать, чего мне не следует делать.
— Так учитесь же. Смотрите, вникайте — и, главное, думайте, думайте. Тут у нас политика в миниатюре и последствия тоже уменьшенные. У вас все есть. А вы, простите меня, капризничаете, как мальчишка. Посмотрите хоть на каледонца…
— Ну нет, — рассмеялся Жан, — пусть я капризничаю как мальчишка — кстати, я по-прежнему ничего не понимаю — но на это чудовище я смотреть не стану. Это какой-то библиофаг, прости Господи. И логофаг. И он у горшечника учиться будет, лишь бы домой не ехать.
— Вы действительно ничего не понимаете, — хозяин тоже смеется. — Судя по последней фразе. Начисто. Вы избаловались и привыкли к господину коннетаблю. Вас бы нужно отправить на юг, к толедской границе на пару лет. А Гордон как раз понимает, что видит перед собой и насколько ему повезло.
— Нет, — устало говорит Жан, — я знаю, что я вижу. Я знаю, что у нас такого не было с тех пор, как ушли легионы. Но для того, чтобы понять, мне нужно применять самому. На практике, шаг за шагом. Понимая, что я делаю. Вы правы, наверное, я слишком привык к одобрению, даже невысказанному. Но меня устроило бы простое «здесь правильно, а с этой отметки — ошибка». Я потому и предпочел бы вас. В конце концов, человек, которого учили вы, далеко ушел за уровень полковника.
— Не моими трудами. Когда он попал ко мне, он уже привык не ошибаться никогда и ни в чем. Лет пять как привык. Я его ничему не учил, он учился сам — я только присматривал, чтобы он не сломал шею на очередном препятствии, пытаясь взять его с первого раза, — качает головой де ла Ну, и в голосе то ли сожаление, то ли застарелое изумление с нотками злости. — Вы совсем другой, и поэтому или вы возьмете нужное там, или коннетабль умоет руки, и вас приберу я. Но я не смогу научить вас тому, чего не умею сам. Считайте, — улыбнулся генерал, — что вы осваиваете новый вид оружия. Во дворе. Ваше неумение не причинит никому особого вреда — если вы, конечно, не умудритесь сделать какую-нибудь геркулесовских размеров глупость. Более того, здесь вы можете делать ошибки. Можете рисковать — в рамках разумного и, конечно, в рамках расчета. Можете пробовать. Пользуйтесь. Через год-два этой возможности уже не будет.
— А как я узнаю, что не ошибся? — Взвыть бы в потолок… беда не в том, что он ошибается и получает по шее за эти ошибки. Обычное привычное дело. Беда в том, что непонятно, как правильно. Как, когда, где, каким образом. Мало действия. В Нормандии Жан делал то, что считает нужным, и Клод был вполне доволен — а здесь все на словах, в уме… так просто невозможно. Это наследник умеет воевать по карте, фигурками, а де ла Валле нужно настоящее поле, настоящие люди.
— Очень просто. Если вы не ошибетесь, господин коннетабль не будет вас ругать.
— Вы хотите сказать, что все происходящее — это такой способ намекнуть мне, что я не собака? — И соответственно, дрессировке не подлежу.
Де ла Ну прищуривается — словно целится из лука, примеривается, потом кивает.
