Алексей Герасимов - Констебль с третьего участка
— Рёкай.[9] — кивнул доктор.
— Выдавая себя за кэбмана, я возил его по городу, и, в случае чего, должен был помочь этому лжемонаху бежать. — продолжил свой рассказ Маккейн. — Нужды такой, впрочем, ни разу не случилось, вплоть до дня, когда была убита мать Лукреция. За день до этого Дэнгё-дайси сам явился ко мне в чрезвычайном возбуждении и велел завтра быть наготове. Из некоторых его обмолвок я понял, что человек моих хозяев в Ниппоне телеграфировал о том, что в обитель Святой Урсулы прибудет старинный трактат, содержащий некие чертежи. Не могу сказать, какие — он не распространялся, но полагал, будто эти документы могут значительно усилить империю Зеленого Эрина. Ему удалось добиться приглашения на церемонию в чайном домике, и он намеревался неким образом необходимые бумаги у настоятельницы изъять. В час пополудни я доставил его к калитке в ограде обители, он вошел туда, а я остался ждать. Впрочем, ожидание мое продлилось недолго: еще и четверти часа не миновало, а он вернулся. Забрызганный кровью, и сам тоже раненый в левое надплечье. Рана была не слишком глубокой, но кровила, скажу вам, изрядно.
— Ого, кто же его так? — присвистнул мистер Макензи.
— Откуда же мне знать? — пожал плечами Маккейн.
— Ну это же очевидно, джентльмены. — сказал доктор Уоткинс. — Мать Лукреция, разумеется.
— Согласен с Вами. — кивнул инспектор Ланиган. — До пострига она была той еще штучкой. А монашеский сан приняла после скандала, когда вызвала на дуэль леди О`Брэдли и изрядно ее шпагой нашинковала. Но Вы, мистер Маккейн, продолжайте.
— Да, сэр. — кивнул тот. — Лжемонах укрылся внутри кэба и велел мне затащить туда еще и сестру-привратницу, которая лежала без чувств во дворе. Затем мы проехали ко мне, сестру Епифанию я оттащил в подвал, помог Дэнгё-дайси перевязать его рану. Этой же ночью мы вдвоем проникли в монастырь — как и сегодня, ворота не были заперты, — и обыскали кабинет аббатисы. Не найдя ничего, мы вновь вернулись ко мне, и допросили пришедшую наконец в себя монахиню о том, где находится тайник матери Лукреции.
— Вы применяли к ней… меры воздействия? — сурово нахмурился мистер Ланиган.
— Нет, разумеется, инспектор. Много ли надо, чтобы запугать беззащитную женщину?
— А затем Вы вызвали мистера Доу. — утвердительно произнес старший инспектор.
— Вызвал, да и нашел его не я. Мне лишь поручили встретить его на вокзале, а затем сопроводить в обитель Святой Урсулы. Я обязан был очистить содержимое тайника, а утром все украденное у меня должны будут забрать. Мы вновь проникли в монастырь через открытые ворота, вскрыли кабинет настоятельницы, а остальное вы знаете.
— Мнда. Засаду мы в доме, конечно оставим, но сомневаюсь, что кто-то явится… — произнес мистер Ланиган. — Однако, сэр, Вы понимаете, что я вынужден буду передать Вас суду по обвинениям в соучастии убийствам и шпионаже? И, сомневаюсь, что хоть один судья вынесет решение, не связанное со смертной казнью.
— Конечно, инспектор. Просто мне необходимо выговориться было. Очень уж я устал носить это все в себе. — Маккейн посмотрел на икону, с которой мистер О`Хара только что закончил удалять последние остатки старого лака, перевел взгляд на меня, и весело подмигнул. — А хорошо, что ты мне по шее ни разу не приложил, здоровяк.
Сказав это, он вцепился зубами в воротник своего пиджака, и тут же рухнул со стула на пол. Стерегшие его констебли, инспектора Макензи с Ланиганом и мистер Уоткинс бросились к нему, но уже ничего не смогли поделать.
— Мертв. — констатировал доктор. — Цианистый калий. Чувствуете этот легкий запах миндаля, джентльмены?
— Проклятие. — произнес старший инспектор. — Но кто бы мог ожидать, а? На ледник его, парни.
— Он… что же… покончил с собой? — потрясенно спросил наш художник, побледнев как мел, и тяжело сглатывая.
— Совершенно верно, мистер О`Хара. О-о-о-о, вот только не вздумайте тут падать в обморок. — мистер Ланиган открыл секретер, извлек из него початую бутылку бренди, и налил половину бокала. — Вот, выпейте. Это поможет Вам прийти в себя.
Покуда художник, трясясь словно осенний лист, крупными глотками пил, а констебли выносили покойного, я аккуратно положил чудотворный образ на столешницу, и хотел уже испросить разрешения уйти домой, однако тут со стороны Зала Приемов раздался шум и довольный смех сразу нескольких мужских голосов. Затем раздался стук в дверь, и на пороге появился ухмыляющийся Стойкасл.
— И чем Вы так довольны, констебль? — желчно поинтересовался инспектор Ланиган.
— Осмелюсь доложить, сэр, дежурный наряд доставил сестру Епифанию. — посмеиваясь ответил тот. — Только она, прошу прощения, уже сама готова была себя спасать. Разобрала, осмелюсь доложить, свой топчан, и когда в подвал вошел констебль О`Йолки, ударила его по голове и выбежала из подвала, размахивая доской. У констебля шлем теперь, ну чисто сложенный шапокляк,[10] и в голове звенит.
— Благослови Вас господь, инспектор! — могучая длань сестры Епифании без труда сдвинула Стойкасла с дороги, а сама она прошествовала в кабинет, осеняя Ланигана крестным знамением. — Я уже думала, что эти враги рода человеческого заперли меня в подвале навечно, и никто не придет мне во спасение.
Доктор Уоткинс негромко фыркнул себе в усы, и отвернулся, скрывая ухмылку. Я же позволил себе улыбнуться совершенно открыто — рад был, что с монахиней все хорошо.
— Все позади, сестра. Большая часть злоумышленников задержана, и все Ваши горести позади. — произнес Ланиган, и, поглядев на бренди, которое все еще держал в руках, спросил: — Выпьете немного? Вон, доктор Уоткинс утверждает, что от нервов это полезно.
— Разве что самую малость. — ответила та.
Инспектор достал из секретера еще один бокал, наполнил его на треть, затем с сомнением посмотрел на сестру Епифанию и налил его целиком.
— Благодарю. — сказала монахиня, принимая бренди, крякнула, и опустошила бокал в два глотка. — Ух, прямо чувствую как нервы успокаиваются. Констебли говорили, что вы хотели меня о чем-то спросить, господа?
— Да, сестра. — сказал доктор Уоткинс. — Скажите, как так получилось, что Вы отравились пирожным? Ведь Вы не любите сладкого.
— Я к нему равнодушна, но отказаться от угощения аббатисы… — та пожала плечами, отчего груди ее под сутаной всколыхнулись, словно морские волны в шторм.
— Она что же, сама его Вам дала? — поинтересовался инспектор.
— Нет, я стерегла калитку, ожидая визита ниппонского отшельника, и когда принесли пирожные, их вызвалась отнести сестра Анабелия, подошедшая перед этим со мной поболтать. Затем она вернулась с одним пирожным, и сказала, что мать Лукреция меня угощает. Я было хотела поделиться, но эта егоза уже упорхнула, и пирожное я скушала сама. Затем… А затем я, кажется, лишилась чувств и пришла в себя уже в каком-то подвале, слабая, словно воробышек.
