Генри Балмер - Волшебники Сенчурии
Начали они в подвале замка Волшебников Сенчурии, а значит, вполне могли, как вынужден был нехотя рассудить Скоби Редферн, оказаться в очередном мире глубоко под землей и быть заживо погребенными, не успев вовсе ничего предпринять. Каждый раз, когда они безопасно справлялись с переходом, Редферна пронзало чувство облегчения. На этот раз они упали на восемнадцать дюймов и приземлились на холодный кафельный пол.
Редферн открыл глаза.
Перед ними была древняя старуха, неразборчиво что-то бормочущая в смертельном испуге. Потертое платье висело на ней, как на вешалке, а завитые волосы напоминали проволоку. Старуха воздевала костлявые руки, словно бы отгоняя дьявола. Редферн не сомневался, что они выглядят странно — сплошь опутанные паутинными шарфами, в новой белой одежде, порванной в змеиной пещере и вымазанной в грязи на речном берегу, с оружием наготове и с мрачными, беспощадными лицами. И все это не говоря уж о том, что они только что появились перед этой женщиной прямо из воздуха. Путешественники постарались успокоить старуху и она, по-прежнему считая, что они то ли дьяволы, то ли вестники от Золотого Рангавицаха, рассказала им, где находится торговый квартал города. Вал сладко улыбнулась ей на прощанье.
— Не бойтесь, ибо, клянусь Арланом, мы не причиним вам вреда. Когда вернемся, мы принесем вам подарок. Чего бы вы больше всего хотели?
Дубленое морщинистое лицо старухи еще сильней сморщилось от удовольствия, а в глазах появилось выражение, напоминающее о маленькой девочке, которой она была когда-то. Старуха возбужденно пристукнула метелкой.
— Я хочу новые вставные зубы! — откровенно заявила она.
— Из этих проклятущих все верхние повываливались, так что я много лет уже не пробовала сладких орехов! Редферну казалось, благодаря спрятанному в волосах переводчику, будто старуха говорит с ним на совершенно понятном языке. Вивасьян сообщил, что этот переводчик является последней моделью и бесконечно превосходит старые образцы с ручной настройкой. Услышав последние слова он разразился веселым смехом.
Они вышли в нарангонский город, питая больше надежд на будущее, чем когда-либо с тех пор, как покинули Сенчурию.
— Вивасьян говорил, что путь, которым мы прошли — это путь напрямик, отправившись по которому мы срезаем много измерений, — заметила Нили, шагая вперед. Она обрезала подол своего платья намного выше колен и теперь ее крепкие ноги свободно мелькали на солнце. — Он говорил, этот путь слишком опасен...
— Но по долгому пути вкруговую нам бы пришлось пройти куда больше измерений, — ответила Вал. — И очень длинные участки пути от одних Врат до других. И вышли бы мы сюда очень далеко от города через какое-то измерение, которое он, по-моему, назвал Шарнавой.
— Большая часть риска пришлась на твою долю, Вал, — сказал Тони.
Он в последнее время становился все молчаливей, тогда как Нили расцветала. Редферн догадывался, что на долю юноши выпали все треволнения, связанные с ожиданием появления на свет новой личности.
Они шли по проспектам, окруженным низкими, широкими домами с желтыми крышами, белыми стенами и красными дверями, немногочисленные и сплошь зарешеченные окна которых указывали на культуру, направленную внутрь жилища, использующую внутренние дворы. Светило солнце, хоть и не столь горячее здесь, как в Сенчурии. Люди проходили мимо них, не уделяя второго взгляда, несмотря на всю экзотичность облика путешественников. Улицы заполняло большое количество транспорта, запряженного лошадьми и диковинными конопатыми животными, а также электрических автомобильчиков на толстых надувных шинах, скиммеров и аппаратов на воздушной подушке. Множество культур беспорядочно смешивалось здесь, так же, как и в Сенчурии. Широкие улицы и площади наполняло живое трепетание деятельности, целенаправленное движение.
— Под вывеской с арбалетом на улице Ножевщиков, — припомнил Редферн адрес, который им дал Вивасьян. Найти улицу Ножевщиков оказалось легко, она была всего в двух кварталов от того места, где они спросили дорогу, а дом под вывеской с арбалетом располагался точно посередине улицы — большой белый трехэтажный дом с желтой крышей, хмурый, с глухими стенами. Это и была цель их пути.
Густо позолоченный арбалет висел прямо над дверью. На звонок вышел человек с бросающимся в глаза брюшком и бородой, который впустил их в прихожую. Там они должны были ждать, пока за ними пришлют. Редферн чувствовал себя, как банковский клерк, ожидающий вызова к президенту, и это чувство ему не понравилось.
Когда их наконец допустили внутрь, люди, перед которыми путешественники предстали — главным среди них был некто с твердым лицом, в алом бархатном облачении, поведение которого, вкупе с многочисленными золотыми цепочками, не оставляло сомнений, что он считает себя на голову выше кого бы то ни было — объяснили причину такого с ними обращения. Они проникли в Нарангон не через аккредитованный Портал. Явившись неправильным путем, они напугали старую женщину. Следовало заплатить определенные взносы, пошлины, подорожные... Редферну показалось, что с ними шутят. Нарангонский посредник, бюрократ по имени Нарумбль Четвертый, с кислым видом указал, что дела и шутки несовместимы. Редферн тотчас же понял, что бюрократа можно будет провести: ни один дурак никогда не делал более дурацкого высказывания.
Междумерная торговля была привычна для нарангонцев. Многие измерения оставались для них закрытыми, будучи собственностью других народов или торговыми зонами прочих великих рас, таких, как порвоны, сликоттеры, замахи, однако и нарангонцы тоже были великой расой.
— Как инфальгоны? — спросил Редферн с обезоруживающей наивностью.
С тем же успехом он мог взорвать в комнате бомбу-вонючку. Вал первая уловила опасные признаки и поспешила снять напряжение, чреватое неминуемым взрывом, объяснив причины их появления здесь. Когда Нарумбль Четвертый узнал, что они хотят выменять оружие для сражения с инфальгонами, манеры его сразу изменились. Он враз превратился в бизнесмена, которому предстоит сделка, доставляющая к тому же личное удовольствие — словно карфагенянин, продающий слона наемнику, которому предстоит военная экспедиция против Рима.
— Стало быть, эта злинкская требуха напала на Сенчурию?
Они самая гнусная форма жизни, какую мы знаем: извращенная, неотесанная, нездоровая... — Нарумбль Четвертый прервался, лицо его покрылось красными пятнами, многочисленные подбородки дрожали, все тело сотрясалось от гнева и омерзения. — Только порвоны еще хуже, чем инфальгоны! Редферн показал толстяку свой меч.
