Игорь Федорцов - Камень, брошенный богом
Где я подцепил эти стишки, не припомню. Они показались мне к месту и ко времени.
Маршалси собирался что-то сказать мне в ответ. Не успел. Происходящее далее выглядело жестокой насмешкой над его речениями и моими размышлениями. Крибле, крабле, бумс!..И комната, в мгновение ока наполнилась вооруженными до зубов стражниками. Ни вдаваясь в объяснения нас, арестовали и, не позволив даже одеться, в одних простынях и банных шлепанцах под конвоем повели по городу. Все было так нелепо и смешно, что мы с Маршалси и не подумали оказать сопротивление. Мы, как два идиота глядя друг на друга давились смехом, а, не сдержавшись, ржали во всю глотку. Чуднее картины представить и нельзя. Понятно, тут же сбежалось с сотню зевак. Они тыкали в нас пальцами, плевались, обзывали распутниками и прочими малосимпатичными словами. Впрочем, не все. Одна матрона так посмотрела на Маршалси, что бедняга запнулся и потерял левый шлепанец. Пришлось ему этапироваться полубосым. Сто шагов спустя, выдавленная из задних рядов вдовица, сперва попыталась сорвать с меня простынь, а потом и вовсе кинулась на шею. Меня спас стражник, отогнав подальше истосковавшуюся по мужику сеньору. Кто-то кинул помидор и попал в кирасу сержанту. Огромный булыжник просвистел над головой Маршалси и хрястнул кого-то из зевак. В меня плеснули помоями, но я успел отскочить, на безопасное расстояние. Когда мы шли мимо какого-то постоялого двора, жилец второго этажа, чуть не вывалившись из окна, отчаянно замахал руками, вопя как ненормальный.
— Сеньор граф, сеньор граф! Как же! Вы!!? Вы!!?
Тут мы свернули, а я так и не понял, чего он тыкал в меня пальцем и орал.
Как предполагалось, нас посадили в местную каталажку. Справедливости ради отмечу, Бастилия внушала уважения. Толстые стены, три этажа камер, кованые решетки и еще тысяча мелочей во имя и во славу закона.
В начале меня и Маршалси завели в караулку, жуткую камору пропахшую кожей, портянками и оружейным маслом. Время спустя появился военный чиновник, поджарый и нервный, похожий на чахоточного поэта Некрасова, той поры, когда Тургенев пришел пожать ему руку и сказать последнее "прости".
По регалиям, украшавшим отнюдь не богатырскую грудь, я рассудил, перед нами городской альгвасил, наделенный монаршей волей особыми полномочиями.
Глава тюремных резервов, разглядывал нас в прищур маленьких глазок и теребил шелковые перчатки в на маникюренных пальчиках.
— Не имеем чести быть представленными, — произнес я дежурную фразу.
— А я не окажу вам такой чести, — не по-доброму отказал мне в знакомстве военный чинуша. Он гневался, и гнев его не предвещал хорошего.
Маршалси расправил плечи. Хук в челюсть не интеллигентному сеньору не повредил бы ни сколько. Пикинеры, прослышанные о происшествии в "Голубке", предусмотрительно наставили на моего радикально настроенного друга оружие. Идальго досадливо шмыгнул носом и принялся изучать пуговицы на мундире тюремного начальства.
— Будете сидеть до той поры, — огласил нам приговор сеньор Гневливый Императорский Альгвасил, — пока сеньор Пачеко, коему вы нанесли тяжкие увечья, не извинит вас.
Ни каких оправданий он выслушивать не собирался. Махнул страже перчатками — увести!
— Сеньор, — обратился я к нему, прежде чем нас спровадили на нары, — распорядитесь, пожалуйста, насчет наших штанов. Ваш племянник имел дело с кабальеро, а не с уличными босяками.
Словесного ответа я не услышал, но почему то уверился, просьбу удовлетворят.
7
Три этажа вверх, пятьдесят шагов по коридору… Железная дверь каземата с грохотом закрылась за нашими спинами.
— Давненько я не оказывался в камере, — произнес Маршалси, похлопывая по обшарпанной стене, что заботливый конюх захворавшего коня.
Я первым спустился со ступенек каменного порога и, прошествовав вперед, с придирчивостью сибарита, обозрел отведенные в пользование государственные апартаменты.
Камера как камера, двадцать на пятнадцать шагов. На окне решетка. Чудо вязь из прутьев толщиной с руку вселила бы отчаяние любому слесарю, вздумай он ее перепилить. Работы на пятилетку. Без выходных и праздников. С вечеровками и ночевками. Кроме решетки остальное обычно: по углам лежаки с тощими матрацами из соломы, стол из обихода неандертальца да пара табуретов. В дальней нишке, пованивая, притаилась деревянная бадья для оправления малых и больших нужд.
— Проходите, Маршалси, — жестом радушного хозяина пригласил я идальго. — Выбирайте место.
— Не все так плохо, дорогой князь, — ободрил меня Маршалси, пробуя весом тюремную шконку. — Побывали бы вы в Хеймском замке. Вот где не весело так не весело.
— Тут тоже не мыльня, — поддел я идальго.
Маршалси довольно хыкнул и произнес.
— Надо похлопотать, что бы и девиц подвергли аресту.
— Не выйдет! Они не били по лицу сеньора Пачеко, племянника городского альгвасила.
— За то они ублажали государственных преступников. Статья триста пятая, кодекса Реенталя. Сношения с преступившими закон, при определенных обстоятельствах, может расцениваться как соучастие. Уличённый в содеянном подвергается равнозначному наказанию с преступником.
— Под словом сношения вы подразумеваете…
— И то и другое…
— Тогда сюда засадят нашего несчастного барда.
— Это пойдет ему на пользу. Во-первых, узнает много нового о правосудии, во вторых ознакомится с местом, куда иногда попадают герои легенд, в третьих будет, чем гордится в будущем, когда его зад обрастет мозолями от ерзанья за письменным столом.
Я присел на лежак. В его скрипе мне послышались знакомые нотки. Далекий медвытрезвительский знакомец передавал привет через своего родственника. Что ж привет и тебе мой добрый приятель.
— Как вам императорский альгвасил? — спросил я Маршалси.
Идальго в задумчивости потеребил ус и ответил.
— Боюсь вас огорчить князь, но слово он сдержит. Провинция знаете ли. Повышенная чувствительность в вопросах обид, помноженная на почтение к закону. В столице, угоди мы в лапы держимордам от правопорядка, племянник Пачеко самолично бы вызволял нас из кутузки.
— Что бы омыть свой синяк пинтой моей крови?
— Совершено, верно.
— Насколько я знаю, император строжайше запретил дуэли на территории Геттера.
— Увы, иного способа уладить разногласия между конфликтующими сторонами, нет. — Покрутившись на жестком ложе Маршалси продолжил. — А вы циник, Вирхофф. Вспомнили про императорский закон. У вас-то в маркграфствах, кланы повздоривших, уже бы резали друг дружку, что повар кур.
