Джеффри Лорд - Ведьмы Иглстаза
Ментальный усилитель, подумал Блейд и внезапно охрипшим голосом спросил:
— Ты думаешь, этот талисман может оценить мои таланты? Даже те, о которых я не знаю сам?
— Нет. Это сделаю я; харр лишь откроет мне дорогу к твоей душе и сердцу.
Секунду Блейд колебался, потом кивнул. Он был человеком быстрых решений, нередко полагавшимся на инстинкт и интуицию, а не на трезвые доводы рассудка. Возможно, это качество он унаследовал от матери вместе с каплей ирландской крови; ее было немного, но, случалось, огненный кельтский темперамент побеждал англосаксонский прагматизм.
Раскрыть свою душу другому… Всю, до конца, до дна! В иной ситуации это было бы для него неприемлемо, а на Земле — просто невозможно! Но он был в ином мире и знал, чувствовал, что эта девушка, эта хрупкая иглстазская чародейка, не причинит ему вреда.
— Что я должен делать, Лилла?
— Ничего. Только смотри на харр… представляй, будто его лучи тянутся от тебя ко мне… они плетут радужную дорожку… она еще зыбкая и туманная, но становится все плотнее и плотнее… прочной, как мост из толстых бревен… ты вступаешь на нее… ты идешь… идешь ко мне… все ближе, ближе… мы встретимся там, где под нами сверкает харр… мы приближаемся к этому месту… ты уже видишь меня… ты протягиваешь мне руки… касаешься меня…
Вселенная взорвалась. Это походило на перемещение в иную реальность, на процедуру, которой он подвергался уже более тридцати раз, когда привычный мир превращается в осколки, беспорядочно плывущие в бездне пространства и времени. Но боли, привычной спутницы, не было; наоборот, он испытывал блаженный покой и умиротворенность. Он словно кружил в прозрачной, кристально ясной пустоте, вглядываясь в мерцающие со всех сторон фантомы, в видения, рожденные памятью.
Кабинет Дж., его пальцы, уминающие табак в трубке, затем — суховатое лицо, окутанное клубами дыма… Лейтон — маленький, сгорбленный, с рукой, застывшей на рубильнике… Вид вечернего Лондона с высоты — ручейки света сливаются в реки огня, впадающие в яркие озера площадей… Отец и мать такие, какими он видел их в последний раз, перед автокатастрофой… Лица девушек, женщин… Десятки, сотни лиц! Одно из них все ближе и ближе… Лилла?
Внезапно Блейд осознал, что он не один. Лилла была рядом, теплая, нежная, ласковая. Он чувствовал ее удивление, ее доброе неназойливое любопытство, безмолвную просьбу показать, объяснить. Он обнаружил, что может сделать это; каким— то образом ему удавалось управлять роившимися вокруг видениями, мгновенно доискиваться до их смысла, передавая свои ощущения девушке — без слов, без связных фраз, без неуклюжего языка, лишь мешавшего общению.
Он вызвал череду миров, в которых побывал. Покорные его воле, они плыли, кружились в хрустальной бездне бесконечным хороводом, странным образом не мешая, не заслоняя друг друга. Мрачные башни Крэгхеда и его двор, усеянный фигурками сражавшихся… он сам, с огромным бронзовым топором в руках… нефритовые горы Ката… яростная атака монгской конницы… степь, черные шатры, деревянная клетка, в которую его заточили… Меот… прекрасный город над синим морем… снова всадники, женщины с развевающимися волосами… ледяной блеск берглионских пустынь и Аквия, склонившаяся над котелком с колдовским зельем… равнина Тарна, разбитая на ровные квадратики плантаций… большой черный корабль и четырехрукие силуэты хадров, проворно скользящих по вантам… стол, заваленный сияющими жемчужинами Кархайма… сармийская трирема, выброшенная на пустынный берег… Сияющие Врата джеддов… Талзана — озеро и две хижины на лугу… огромный дракон, штурмующий Городскую стену… парк, в котором гуляли наложницы султана Зира… там он встретил Вэлли… звероподобные физиономии волосатых из Уркхи… Азалта… камера с зарешеченным окном… просторная арена Таллаха…
Он побывал там, он видел эти миры, он ощущал на своем лице вкус соли их морей, вдыхал пряный степной воздух, бродил по улицам их городов! Он вспомнил все, и все объял в каком-то нечеловеческом усилии, чувствуя за спиной незримое присутствие Лиллы; она тоже смотрела, спрашивала, поражалась.
Внезапно видения опали, как лепестки увядшего цветка. Блейд снова сидел за столом, перед полупустой чашей; серебряная ваза с кристаллом была накрыта плотной тканью, и Лилла склонялась над ней, сжимая ладошками виски.
— Так много… — прошептала она. — Так много всего… Я не понимаю… Ты… ты был там? Везде?
Блейд молча кивнул.
— Ты — странник и пророк, — вдруг уверенно сказала девушка. — Ты ходишь из мира в мир и изменяешь их… творишь будущее… то, которое делает их лучше… Большая удача, что ты появился на Майре!
Он пожал плечами.
— Странник, возможно… но пророк… Нет, девочка, такого дара я у себя не замечал. Пророки любят поговорить о том, что ждет мир, а я предпочитаю довольствоваться настоящим.
— Ты живешь в настоящем, но творишь будущее, — опять упрямо повторила девушка.
— Как и все остальные, обычные люди, лишенные Силы, не бартайи и не дзу. Надеюсь, теперь ты поняла, сколь невелик мой магический дар?
Она выпрямилась, пристально глядя на Блейда; ее глаза сияли ярче, чем волшебный кристалл харра.
— Ты не прав, Талса, мой супруг… если б ты знал, как не прав!
Странник поднялся и подхватил девушку на руки, зарывшись лицом в черный шелк ее волос. Перешагивая порог опочивальни, он слышал, как за спиной протяжно вздыхает Ффа.
***
Пожалуй, сторонний наблюдатель не заметил бы особых перемен в его жизни. Все так же по утрам и в послеобеденный час Блейд тренировал молодых стрелков, которых стало уже больше сотни; все так же трижды в день садился за стол с дружным семейством Фра Сенды, все так же вел по вечерам долгие беседы с Ффа у камина. Но когда солнце начинало опускаться за скалистую стену грона, он поднимался по лестнице на балкон, растворял тяжелую резную дверь, что вела в покои молодой бартайи, и оставался с ней до рассвета.
Она не была искусной любовницей; скорее девушкой, познающей науку любви. Но в этом таилась своя прелесть! Часто, глядя на спокойное лицо засыпающей Лиллы, прислушиваясь к ее тихому дыханию, Блейд вспоминал своих женщин. Нет, не тех подружек на одну ночь или даже на три дня, которых он мог насчитать дюжину дюжин, и не стареющих красавиц вроде альбийской королевы Беаты, с которыми приходилось спать для того, чтобы спасти жизнь. Первые не оставили следа в памяти; последние будили лишь чувство гадливости и досады.
Нет, он вспоминал других, тех, что были до сих пор дороги сердцу. Этот гарем прошлого делился на две неравные части, и Блейд, пожалуй, лишь сейчас, готовясь разменять пятый десяток, понял и признал этот факт. Он относился с нежностью к большинству своих женщин, он помнил о них и знал, что эти воспоминания дороги ему; возможно, они составляли самый ценный капитал, нажитый за годы странствий. Но любил ли он их? Или только позволял себя любить?
