Slav - Центр круга
Том раздраженно поправил перчатку – велика, только мозоли натирает, и занозу от нее саднит.
— Не ври, не вместе. Вы с Элджи тайком в библиотеку убежали. Августус весь извелся от неизвестности.
— Но мы вернулись, – заспорил Антонин. – И рассказали все начистоту. А ты и потом умалчивал, и про Запретный лес почти ничего не сказал. Чего ты вообще туда потащился?
— Об этом я вообще говорить не хочу.
Антонин почесал нос, шмыгнул раз–другой, вновь уступил:
— Ладно, не станем. И все равно ты скрытничаешь, как Августус. Между друзьями секретов быть не должно.
— Друзья, – хмыкнул Том тихонько. – Топить вас, как котят, в младенчестве. Ты мне вот что скажи… А вваливаться в мою жизнь – по–дружески? А бить окна в приюте… хотя нет, за это спасибо. А орать сальные стишки на весь магловский парк – по–дружески?
— Я того… чудил маленько. Друзья разными бывают, а дружба меж ними одинаковая, на одних правилах держится. А разговор не передергивай, не передергивай! Мы о скрытности говорили и о секретах от друзей.
Том отложил секатор, повернулся к Антонину.
— Я тебе так скажу. Настоящий друг, если он, разумеется, настоящий, должен понимать, когда задавать вопросы, а когда промолчать. Порой надо сделать вид, что нет никакого секрета, потому что для твоего друга так лучше. Порой самому надо догадаться, в чем секрет.
— А ежели я недогадливый!
— Не мои проблемы. Учись шевелить мозгами.
— Чтоб стать таким как ты или Августус? Не уж, братец. У меня хоть лицо и некрасивое, конопатое, но прятать за маски я его не стану. Ни–ког–да.
Том вдруг странно улыбнулся:
— Ты, братец, уже его прячешь. Играешь тут хамоватого строптивого мальчишку, а сам…
— Ну–ну, – подначил Антонин, глаза недобро сузились, – договаривай, что «сам»?
— Ты знаешь что, – отпарировал Том хладнокровно. – И я, как настоящий друг, делаю вид, что не замечаю. Не замечаю за весельем и шутками эту озлобленность и тоску. Никто, Антонин, при хорошей жизни не сменит уютный дом на сырой подвал с крысами. Хочешь быть смешливым жизнерадостным Долоховым? Будь им, я не возражаю. Но и мне не мешай быть неразговорчивым и скрытным Реддлом, у меня есть на то основания. И не хуже твоих.
Антонин поджал губы, отвел взгляд. Том тоже отвернулся, на сердце удивительно полегчало, то ли от долгожданной тишины, то ли от задушевной беседы. Раздражение у обоих пошло на спад, дышали ровно, почти в унисон. И даже хорошо было вот так молчать, думать о своем и об общем одновременно…
Но Антонин и теперь не мог быть серьезным слишком долго, встрепенулся, глаза оживились.
— О!.. еще шутку вспомнил! Том, знаешь, какая разница между бешеным гриффиндорцем и голодным драконом?..
— Все! – вскочил Том на ноги, лицо мгновенно вспыхнуло гневом. – Надоел, хуже казенных нестиранных простыней!
Силой поднял вялого Антонина, подгоняя в спину, вытолкнул за калитку.
— Именем Слизерина прошу, уйди отсюда! – выкрикнул Том в сердцах. – Пойди к мистеру Дикрепиту спроси, что нужно купить в магазине? По дороге ни с кем не разговаривать, ни к кому с вопросами не приставать, внимания к себе не привлекать. Запомни: ты немой умственно отсталый сирота Тони Без–Фамилии! Вопросы?
Антонин надулся, втянул голову в плечи.
— Зачем кричать? Я хорошо слышу.
— Слышишь хорошо, да соображаешь туго, – рявкнул Том, захлопнул калитку и задвинул щеколду.
Антонин крикнул в густой узор плюща, за которым скрывалась калитка:
— А я не разбираюсь в магловских деньгах, вот!
Минутное затишье. Возвращающиеся шаги. Клацнула щеколда, Антонин опасливо отступил, калитка замедленно открылась. Темные глаза Тома не предвещали ничего хорошего.
— Что прости? – переспросил он с тихой угрозой.
— Я не разбираюсь… – начал Антонин менее уверенно, осекся и замолчал, в предчувствии подвоха.
Том цокнул языком, скрестил руки на груди, заставил себя говорить спокойнее:
— Если мне не изменяет память, а изменяет она мне кра–айне редко… то первого сентября прошлого года в одном из вагонов «Хогвартс–Экспресс» состоялся разговор между Августусом Руквудом и Антонином Долоховым. Из сего разговора прозвучал вопрос, откуда у Антонина Долохова магловская рождественская шутиха? Тут же у Августуса Руквуда возникло и предположение о магазине Ловкача. И Антонин Долохов незамедлительно это подтвердил… А уже сего дня Антонин Долохов в присутствии Тома Реддла, то бишь меня, по своей воле признал неоднократное посещение вышеозначенной лавки. Между делом он также озвучил, что на двери лавки Ловкача вы–ывеска: «Оплата исключительно магловскими фунтами»… Мне продолжать?
Антонин потоптался на месте, уточнил с невинным видом:
— Магазин, значит?
— Угу, – медленно кивнул Том, – он самый. Продуктовый. За углом. Напротив парка.
— Ну, тогда я пошел?
— Иди, – разрешил Том. Повторно закрывая калитку, проворчал: – Сначала врать научись…
Богато озелененный дворик стал непривычно тихим, и время застыло. Как обычно застывало, когда оставался наедине со своими думами. Ничто и, главное, никто не отвлекает. Мысли текут своим чередом, переплетаются, образуя узлы, или напротив – расползаются, как ветхая паутина, но на их месте возникают новые, свежие, серебристые. Чудесно, когда узор их сходится, симметричный, точно выверенный, тогда и решение приходит правильное. Сладкое чувство…
Самая незаменимая привычка, когда умеешь мыслить, пока руки делают нудную, моторную работу. Уборка в подвале, скобление обеденных столов, мытье полов, сбор урожая в теплицах и на огороде, стрижка кустарника, с ума можно сойти, если заниматься этим всерьез. Другое дело, если отвлечься, мечтать и размышлять о том, что доставляет больше удовольствия, нежели занозы в ладонях.
Громкий стук заставил вздрогнуть, Том нехотя поднялся, отворил калитку, и секатор выпал из ослабевших пальцев.
— Ты… ка… зач… С кем, черт возьми, Антонин?!
Во двор шагнуло абсолютно счастливое нечто, Том оперся на забор, чтобы не упасть: взъерошенные волосы, на конопатой скуле живописный синяк, губа разбита, оборванная лямка комбинезона, воротничок на последней нитке болтается, штанины в зелено–травяных разводах, рукава небрежно закатаны, а костяшки пальцев сбиты в кровь.
Антонин приложил палец к губам, зашипел:
— Ш–ш-ш, я же Тони. Забылся?
— Это ты забылся! – разразился Том гневным криком. Взмахнул рукой, очерчивая трагическую картину, слова пришли мгновением позже: – Ты же немой… умственно отсталый…
— Так оно и есть… но в морду съездить и без разговоров можно, и ума много не надо.
Том вспомнил об ораве расшалившихся мальчишек на улице, кровь отлила от лица, потребовал в приказном тоне:
